и будут помогать мне заботиться о старшеньких, – решила женщина, придерживаясь своей теории о вселенском равновесии.

Все вышло именно так, как сказала мать. Младшие дети росли ввысь, как побеги тростника, и добротой их Бог не обделил.

Кларисе каким-то образом удавалось содержать четверых детей без помощи мужа. При этом она сохраняла достоинство благородной дамы и никогда не просила о милосердии для себя. Мало кто был в курсе ее финансовых затруднений. С неизменным упорством она работала ночами, делая тряпичных кукол или выпекая свадебные торты на продажу. Она без устали боролась с запустением в доме, на стенах которого уже выступала зеленая плесень. В младших сыновьях она воспитывала оптимизм и щедрость. И воспитание принесло чудесные плоды: в последующие десятилетия мальчики поддерживали мать, разделяя с ней бремя ухода за старшими детьми. Но однажды старшенькие застряли в закрытой ванной, и утечка газа тихо отправила их на тот свет.

Визит папы римского состоялся накануне восьмидесятилетия Кларисы, хотя ее возраст непросто было определить, так как она сама себе прибавляла годы из кокетства – просто чтобы чаще слышать от людей комплименты типа «как хорошо вы выглядите в свои восемьдесят пять!». Характер у нее был твердый, а вот тело уже подводило: ей стало трудно ходить, она плохо ориентировалась на городских улицах, почти утратила аппетит и к концу жизни питалась лишь цветами и медом. Ее душа постепенно отделялась от тела, а зачатки крыльев становились все заметнее. Однако предстоящий визит папы римского вновь пробудил в ней энтузиазм и интерес к земным делам. Она не согласилась смотреть прибытие понтифика по телевизору, потому что не доверяла этому прибору. Старушка была уверена, что даже высадка астронавтов на Луну была фикцией, снятой на пленку в павильонах Голливуда, точно так же как лживые истории о любовниках, которые понарошку умирают, а через неделю их лица вновь мелькают на телеэкранах, где их герои проживают новые жизни. Клариса хотела видеть понтифика собственными глазами, чтобы никто не посмел предъявить ей на экране актера в папском облачении. И мне пришлось сопровождать старушку на улице, где все шумно приветствовали папский кортеж. Проведя пару часов в толпе верующих, обороняясь от продавцов, что торговали свечами, майками с портретами папы, цветными картинками и фигурками святых, мы все-таки разглядели понтифика под стеклянным колпаком. Он напоминал дельфина-альбиноса в гигантском аквариуме. Клариса упала на колени, и ее чудом не затоптали религиозные фанатики и охранники из папской гвардии. И вот, когда мы находились от папы на таком расстоянии, что в него можно было камнем попасть, из переулка вышла процессия мужчин в рясах монашек. Их лица были размалеваны, а в руках они несли плакаты с требованиями разрешить аборты, разводы, педерастию, а также поддержать стремление женщин становиться служительницами религиозного культа. Клариса дрожащей рукой полезла в сумку, вытащила оттуда очки и нацепила их на нос – хотела убедиться, что перед ней не галлюцинация.

– Пойдем отсюда, доченька. Я уже насмотрелась, – сказала она мне, побледнев.

Она была совершенно ошеломлена увиденным, и я, чтобы ее отвлечь, предложила купить для нее прядь волос папы. Но Клариса не захотела никаких волос, так как не было гарантии их подлинности. Количество папских волос, предлагаемых торговцами, было так велико, что ими можно было набить пару матрасов, как написала потом одна социалистическая газета.

– Я такая старая, что этот мир для меня уже непостижим. Пойдем-ка домой, деточка.

Она еле добралась до дома под колокольный звон и громкие приветствия в адрес понтифика, до сих пор звучавшие в ушах. Я ушла на кухню сварить суп для судьи и заварить ромашковый чай для Кларисы, чтобы хоть как-то ее успокоить. Тем временем старушка в глубокой меланхолии привела свои вещи в порядок и отнесла мужу последнюю тарелку супа. Поставив поднос на пол у запертой двери, она постучалась впервые за сорок лет или даже больше.

– Сколько раз я просил меня не беспокоить! – раздался слабый голос судьи.

– Извини, дорогой, я только хотела предупредить, что готовлюсь умереть.

– Когда?

– В пятницу.

– Хорошо, – ответил судья, но дверь не открыл.

Клариса позвала сыновей, сообщила им о своей скорой кончине, а потом легла в постель. У нее была большая комната, где всегда царила полутьма. Там стояла тяжелая резная мебель красного дерева, так и не превратившаяся в антиквариат, поскольку задолго до этого дня развалилась. На комоде возвышалась хрустальная ваза с восковым младенцем Иисусом внутри. Фигурка была сделана очень искусно: младенец был как живой.

– Мне бы хотелось, Ева, чтобы ты забрала младенца себе и продолжала о нем заботиться.

– Вы же не вправду собрались на тот свет? Не надо меня пугать, Клариса.

– Его надо держать в тени: на солнце он растает. Ему сто лет, и он еще столько же проживет, если за ним правильно ухаживать и беречь его от жары.

Я зачесала наверх ее снежно-белые, как безе, волосы, украсила прическу лентой и присела рядом, чтобы помочь старушке пережить нелегкий момент. Непонятно было, что происходит. Никакой патетики не наблюдалось, будто речь шла не об агонии, а о банальной простуде.

– Хорошо бы мне исповедаться, правда, дочка?

– В каких грехах вы собираетесь покаяться, Клариса?

– Жизнь длинная, и для злых дел времени более чем достаточно…

– Вы вознесетесь прямиком в рай, если он есть.

– Конечно есть. Но вот пустят ли меня туда – это вопрос. Там все так строго… – проговорила она. И после долгой паузы добавила: – Среди всех моих ошибок есть одна – очень серьезная…

Я вздрогнула, решив, что сейчас эта святая женщина признается, что нарочно убила своих умственно отсталых детей, желая облегчить задачу Божественному провидению. Или заявит, что не верила в Бога, а добрые дела творила лишь из чувства долга, потому что ей выпала такая судьба, – хотела компенсировать творимое другими людьми зло, поскольку все в мире стремится к равновесию. Но Клариса не призналась ни в чем ужасном. Она отвернулась к окну и, зардевшись, сказала, что уклонялась от выполнения супружеского долга.

– Это в каком смысле? – спросила я.

– Ну… Я хотела сказать, что не удовлетворяла плотских желаний супруга, понимаешь?

– Нет.

– Если женщина отказывает мужу в доступе к своему телу, он может впасть в соблазн и искать утешения в объятиях другой женщины. Жена в моральном долгу перед мужем.

– Поняла. Судья прелюбодействует, а грех ваш.

– Нет-нет. Мне кажется, грех общий. Надо будет уточнить.

– У мужа такие же обязанности перед женой?

– А?

– Я говорю, если бы у вас был другой мужчина, грех был бы не только ваш, но