– Что только тебе не лезет в голову, доченька… – Она удивленно посмотрела на меня.

– Не переживайте. Если ваш самый страшный грех в том, что вы уклонялись от половых контактов с судьей, то Бог над этим только посмеется, я уверена.

– Не думаю, что у Бога такое чувство юмора…

– А вот сомневаться в Божественном совершенстве – действительно большой грех, Клариса.

У старушки был до того здоровый вид, что трудно было вообразить ее близкую кончину. Однако мне пришло в голову, что святые – в отличие от простых смертных – умеют умирать без страха и в здравом рассудке. Авторитет Кларисы был так велик, что многие уверяли, будто видят светящийся нимб над ее головой и в ее присутствии слышат небесную музыку. Поэтому, когда я переодевала старушку в ночную сорочку, меня ничуть не удивили два воспаленных бугра на ее плечах, как будто из них вот-вот прорежется пара ангельских крыльев.

Слух о том, что Клариса при смерти, быстро разошелся по городу. Мы с ее сыновьями только и успевали принимать нескончаемый поток людей, просивших старушку о заступничестве перед Всевышним или просто пришедших проститься. Многие ожидали, что в самый последний момент случится чудо: например, висящий в воздухе кислый запах спиртного вдруг превратится в аромат камелий или же тело Кларисы засияет всеми цветами радуги. Среди пришедших проститься с Кларисой был ее знакомый налетчик, так и не вставший на путь истинный, а, наоборот, значительно преуспевший в грабежах. Он присел у ложа умирающей и без тени стыда поведал ей о своих похождениях.

– Дела у меня идут хорошо. Я теперь работаю только в богатых кварталах: граблю толстосумов, а это не грех. Я никогда не прибегаю к насилию, работаю чисто, как джентльмен, – сказал он даже с гордостью.

– Мне придется много молиться за тебя, сынок.

– Молитесь, бабуля, это мне не повредит.

Пришла сказать последнее «прости» и моя прежняя хозяйка – Сеньора. Со скорбным выражением лица она принесла цветы на венок, а также сласти для тех, кто приходил проститься со старушкой. Сеньора меня не вспомнила, а я ее узнала без труда. Она не очень изменилась, выглядела хорошо, несмотря на полноту, парик и экстравагантные пластмассовые туфли с золотыми звездочками. В отличие от налетчикa, моя прежняя хозяйка пришла сообщить Кларисе, что зерна, когда-то посеянные старушкой, упали на благодатную почву и теперь Сеньора – достойная христианка.

– Расскажите об этом святому Петру, чтобы он вычеркнул мое имя из черного списка, – попросила Сеньора.

– Какое ужасное разочарование ждет всех этих добрых людей, если я, вместо того чтобы попасть в рай, угожу в адский котел… – вздохнула умирающая, когда я наконец-то закрыла дверь за последним визитером, чтобы Клариса немного отдохнула.

– Если это случится, то там, наверху. А здесь, внизу, никто ничего не узнает, Клариса.

В пятницу с раннего утра на улице собралась толпа, и сыновья Кларисы с трудом сдерживали натиск верующих, готовых разнести весь дом, чтобы завладеть какой-нибудь реликвией, от клочка обоев до лоскутка одежды святой женщины. Клариса угасала прямо на глазах, и впервые стало ясно, что она действительно умирает. Около десяти часов рядом с домом остановился синий автомобиль с государственными номерами конгресса. Шофер помог подняться с заднего сиденья старику, который был тут же узнан собравшимися. То был Диего Сифуэнтес, после нескольких десятилетий на службе народу снискавший славу Отца Нации. Сыновья Кларисы вышли сенатору навстречу и помогли ему подняться на второй этаж. Увидев его на пороге комнаты, Клариса ожила: щеки ее порозовели, а глаза заблестели вновь.

– Пожалуйста, выпроводи всех из комнаты и оставь нас с ним наедине, – шепнула старушка мне на ухо.

Двадцать минут спустя дверь распахнулась, и вышел Диего Сифуэнтес, с трудом волоча ноги и утирая слезы. Выглядел он больным и жалким, но при этом улыбался. Сыновья Кларисы, поджидавшие старика в коридоре, помогли ему спуститься с лестницы. И, увидев их троих вместе, я убедилась в своих подозрениях: у всех была одинаковая осанка, одинаковый профиль, спокойная уверенность в себе, мудрый взгляд и сильные руки.

Я дождалась, пока они сойдут на первый этаж, и вошла к старой подруге. Поправляя ей подушки, я заметила у нее в глазах слезы радости – такие же, как у ушедшего сенатора.

– Дон Диего и есть ваш самый большой грех, правда? – спросила я шепотом.

– Это не грех, доченька, это была моя помощь Божественному провидению, чтобы привести в равновесие баланс судьбы. И видишь, как хорошо все сложилось: за двух умственно отсталых детей Бог послал мне двоих здоровых, чтобы заботиться о старшеньких.

Ночью Клариса тихо скончалась. «От рака», – изрек врач, посмотрев на бугорки ее крыльев. «От святости», – заключили верующие, стоявшие на улице со свечами и цветами. «От удивления», – говорю я, потому что мы были вместе с Кларисой во время визита папы римского в наш город.

Жабий рот

Юг переживал тяжелые времена. Речь идет не о юге страны, а о юге земного шара, где времена года поменялись местами, и Рождество там бывает не зимой, как в цивилизованных странах, а в середине года, как в странах варварских. Камни, койрон[20] и лед; обширные пространства вплоть до Огненной Земли распадаются на четки островов с верхушками заснеженных холмов на горизонте. Тишина, царящая в этих краях с сотворения мира, изредка нарушается подземными вздохами ледников, медленно сползающих к морю. Среди этой суровой природы живут грубые люди. В начале века англичанам уже нечего было увозить с собой из тех мест, но им удалось получить концессию на разведение овец. За несколько лет овечье поголовье так увеличилось, что издали стада походили на облака, спустившиеся до самой земли. Овцы съели все растения и растоптали последние алтари индейских цивилизаций. В этих краях Эрмелинда и промышляла своими затейливыми играми.

Посреди высокогорной равнины возвышалось, словно торт на пустом столе, большое здание правления животноводческой компании, окруженное нелепыми газонами. За газонами ухаживала супруга администратора, которая не могла смириться с жизнью вдали от сердца Британской империи и упрямо продолжала переодеваться к ужину в вечернее платье. Компанию ей составлял только муж, флегматичный господин, тоже цеплявшийся за отжившие традиции. Поденщики-креолы жили в бараках лагеря, отделенного от хозяйского дома изгородью из колючих кустов и шиповника. Живая изгородь была попыткой зрительно ограничить масштабы пампасов и воссоздать для иностранцев иллюзию английских равнин.

Работники компании под надзором управляющих влачили такое же жалкое существование, как и вверенный им скот. Люди страдали от холода и месяцами не ели горячего супа.