В это время надзор усилился. В Тайной экспедиции узнали об опасной пьесе. Княжнин был вызван к Шешковскому, и Шешковский, видимо, побеседовал с ним в лучших своих традициях. После чего Княжнин «впал в жестокую болезнь» и вскоре умер. О причинах этой «болезни» записал в дневнике Пушкин: «Княжнин умер под розгами».

После смерти Княжнина пьеса вместе с его бумагами попала к княгине Дашковой. Княгиня прочла и… напечатала «Вадима Новгородского» в сборнике «Российский театр», издававшемся ее академией.

Кто-то из врагов Дашковой рассказал Дуралеюшке о пьесе Княжнина. Дашкова не уставала показывать безграничное презрение к фавориту. Как положено жалким людям, Платоша был уязвлен и ненавидел княгиню. Дуралеюшко не замедлил донести о пьесе Екатерине. Императрица, счастливая его заботами о благе Отечества, немедля прочла пьесу и пришла в ярость. Она вызвала Дашкову. Та заявила, что не видит в этом сочинении ничего крамольного – ведь Рюрик в ней побеждает, восстание народа подавлено… Но драматурга Екатерину не надо было учить читать пьесы. Дашковой пришлось писать прошение об отставке с поста президента обеих Академий. В своих «Записках» Екатерина Малая подправит историю – расскажет о нежелании Екатерины Великой ее отпускать…

На самом деле дружба двух Екатерин закончилась тогда навсегда.

Главным символом конца царствования Екатерины стала история с сочинением Радищева.

В конце июня 1790 года, в разгар Французской революции, Императрица получила анонимное сочинение – «Путешествие из Петербурга в Москву». Прочитав всего тридцать страниц книги, она пришла в бешенство. Автор «Путешествия» писал: «Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? То, чего отнять не можем, – воздух. Да, один воздух». Автора непрестанно мучила совесть: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала». Ему не давала покоя жизнь рабов-соплеменников, которые в скотских условиях трудились изо дня в день, создавая богатство своих хозяев. Причем указы совести важнее для автора указов власти – ее указов! Важнее пользы Государства, которому она всю жизнь служила. Это было покушение на ее царствование! Храповицкий записал ее гневный окрик: «Тут рассеивание заразы французской; отвращение от начальства; автор мартинист…» Вулкан Этна проснулся. В бешенстве вызвала полицмейстера Рылеева. Хотя книга была издана анонимно, авторство установили тотчас…

Автором оказался Александр Радищев, почтенный начальник петербургской таможни, воспитанник знаменитого Пажеского корпуса. На свои средства он создал типографию, где анонимно напечатал этот беспощадный монолог против крепостного рабства.

Успокоившись, Екатерина продолжила внимательно читать рукопись. Читала небольшими порциями. Храповицкий записал итог чтения: «Сказывать изволила: «Бунтовщик – хуже Пугачева. Тот хоть царем прикинулся, монархический строй исповедовал, а этот революцией надумал учинить на Руси республику…» Говорено с жаром и чувствительностью».

Экземпляр книги был испещрен ее заметками. На истории о распродаже крепостной семьи Просветительница презрительно отметила: «Начинается прежалкая повесть о семье, проданной с молотка за долги господина…» Читая о помещике, который «омерзил 60 девиц, лишив их непорочности», написала: «едва ли не история Александра Васильевича Салтыкова».

Да, она все знала о муках крепостных рабов, зверствах хозяев-дворян, о гаремах из крепостных девушек – все было ей хорошо известно… Но что она могла, когда почти весь правящий класс был против уничтожения рабства? Пойти против них – самоубийство! Она ничего не могла сделать. И Радищев это отлично знал. И все равно посмел обличать ее царствование!.. Она еще работала над своими замечаниями по тексту книги, ставшими основой для допроса, а Радищев был уже «препоручен Шешковскому». Так приказала она, которая когда-то заявляла: «Держитесь принятого вами единожды навсегда правила: не воспрещать честным людям свободно изъясняться».

О порке Шешковского знали все. Недаром сам Потемкин, встречая Шешковского, усмехаясь, говорил палачу: «Ну что, все кнутобойничаешь?!» Бесстрашный автор «Путешествия» Радищев, узнав, что за ним приехали от Шешковского, упал в обморок! Не от страха за жизнь, а от страха за честь – от стыда возможной встречи с подлым кнутом!

…Она все продолжала заниматься Радищевым. Храповицкий записал: «Доклад о Радищеве; с приметною чувствительностию [то есть с возмущением. – Э. Р.] приказано рассмотреть в Сенате, чтоб не быть пристрастною…»

Она была уверена в своих вельможах. И не ошиблась. Сенат послушно и «не пристрастно» приговорил Радищева к смерти – за «покушение на государево здоровье», «заговоры и измену». Но, конечно же, «по милосердию и для всеобщей радости» она заменила эшафот десятилетней ссылкой в Сибирь в Илимский острог.

«Пощадливая» Екатерина насмешливо записала, возможно, самое ханжеское и лживое: «Едет оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния, хотя и то неоспоримо, что лучшей судьбы наших крестьян у хорошего помещика, нет во всей вселенной».

Она знала, что книга Радищева покажется безумием, истинной крамолой для подавляющего большинства дворянства. Вряд ли более горстки дворян во всей России разделяли тогда его слова: «Я вгзглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала». Наш философ Николай Бердяев писал: «Когда Радищев в своем «Путешествии из Петербурга в Москву» написал слова: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала», русская интеллигенция родилась».

Думаю, русская интеллигенция родилась тогда, когда за Слово приговорили к смерти, сделав Слово бессмертным…

Павел Первый, вступив на престол, освободил Радищева из ссылки, но приказал ему жить в своем имении.

В первые либеральные годы своего правления внук Екатерины, Александр Первый, вернул Радищева в столицу. Его даже назначили в Комиссию по составлению законов. Радищев, поверивший в либерального Царя, тотчас составил проект о равенстве граждан перед законом. Во главе Комиссии был один из любовников Екатерины – Завадовский. Умный Завадовский, прочтя проект, только покачал головой и напомнил Радищеву… о Сибири!

И тогда Радищев все понял о нашем «вечном ледяном полюсе», который никогда и никому не растопить…

По одной из версий – Александр Радищев покончил собой.

В девяностых ушел еще один свободолюбец – Фонвизин. После смерти Панина наш знаменитый драматург написал удивительную повесть об историке Каллисфене. В ней великий полководец Александр Македонский просит своего учителя Аристотеля прислать к нему достойного ученика. Потому что он «окружен льстецами», которые твердят «наедине и всенародно, словесно и письменно, что я превыше смертных, что все мои дела божественны, что… всякий, иначе обо мне мыслящий, есть враг отечества и изверг человеческого рода». И, боясь заболеть общей болезнью властителей – нетерпимостью к правде, Александр Македонский просит отправить к нему правдолюбца, который будет всегда говорить ему истину. Аристотель послал к нему своего родственника историка Каллисфена.