Но какие замечательные ленинградцы! Не прошло и одной минуты, как со всех сторон, несмотря на продолжающихся обстрел, бежали люди к месту пожара и разрушения. Бежали врачи, сестры, санитары, ходячие больные и раненые из клиники. Несли носилки, ведра воды. Через три минуты, самое большое, примчалась пожарная команда. Пожар был быстро потушен, раненые разнесены по госпиталям, мертвые убраны, и через 10 минут как будто ничего и не случилось. Сбежавшиеся люди разошлись, возвращаясь к своей работе. А что у них на душе было, и что они пережили, того ленинградцы не скажут – выдержанный и мужественный народ!

Они в те минуты мне напоминали трудолюбивых, упорных, настойчивых и волевых муравьев, таких маленьких и таких великих в своем трудолюбии, своей бодрости и жизнеспособности.

Обстрел 17 июля, как выясняется, вызвал много жертв среди мирного трудящегося населения Ленинграда. Гибли люди бессмысленно, не принося своей смертью нашим врагам ничего, кроме позора, и не влияя своей гибелью на окончательный исход войны…

Надолго ли хватит нервов на такую жизнь? А работать хочется. Я делаю так: если слышу выстрел вражеской батареи, то быстро убегаю в переднюю до обрушивающегося на город снаряда (моральное успокоение, не больше). Только уберегаюсь от осколков. И сейчас же возвращаюсь к своей работе, к своему столу… до следующего выстрела.

Остроумова-Лебедева А. П. Автобиографические записки (Дневник): в 3 т. Т.З.М., 1974. С. 320–322.

Из дневника востоковеда А. Н. Болдырева

1943 г.

17-е июля.

Первая запись этой тетради должна отметить небывалый, чудовищный и бедственный обстрел. Он начался в нашем районе около 6 ч. утра, в других, говорят, в 4 ч. и в 5. С небольшими перерывами он продолжался до 7 ч. вечера. Снаряды рвались пачками и поодиночке решительно во всех частях города и прилетая, по-видимому, с разных сторон. Весь день был заполнен их отвратительным визгом и скрежетом, глухими выбухами отдаленных пушек, резким, раскатистым ревом разрывов. И через каждые 15 минут, монотонно взвывало радио стереотипной фразой: «Внимание, внимание, говорит штаб местной противовоздушной обороны. Район подвергается артиллерийскому обстрелу. Движение транспорта прекращается. Населению – укрыться». Трамваи стояли по всему городу, лишь некоторые продолжали ходить дикими путями. Усиленные наряды милиции ловили граждан, военнослужащих ловили пикеты. Я прошел пешком сперва от дома до Академии, затем от Академии до Института переливания крови, ибо сегодня был мой день медосмотра. Я шел боковыми и задними уличками, хоронясь не столько от снарядов, сколько от милиционеров. В 12 часов дня, за 3 часа до моего прихода, Институт был поражен немецким снарядом. Он пронзил крышу и потолок в кабинете директора проф. Кухарчика, выскочил через окно на улицу и разорвался на панели. Жертв не было. Кухарчик залез под свой письменный стол, был легко контужен и засыпан, одна сестра получила легочное ранение осколком. Весь Институт находился в состоянии оцепенения и порядочного расползания. Мне с трудом удалось устроить свой осмотр. Все прошло благополучно, но назначен я только на 24-ое. С такими событиями можно нарваться на кровопускание и раньше…

Болдырев А. Н. Осадная запись. (Блокадный дневник). СПб., 1998. С. 294.

Из записок В. К. Берхман

20/VII-1943 г. Вечер.

Даже не знаю, как опишу те ужасы, которых все же избегла! Был обстрел города, а я все же пошла на комиссию. Как же, раз назначено в 2 часа дня! – Б. Пушкарская, 34 п[оликлини]ка. И я пошла…

Честно говоря, мы все ненормальны! Или мы трусливы, как зайцы, до психозов, до истерик, или люди изводят людей своей болезнью – или мы тупы и лезем на рожон. Не то глупое геройство, не то какой-то вызов, не то гордый дух какой-то! Конечно, всюду может пристукнуть, на то и война. Я пошла, едва полетели первые снаряды в район. Очень душный к тому же день. И я шла, как бы не чуя ужаса, – и вышла к дому Кшесинской. А там! Мне не описать – что и как. Вымершая, точно сразу опустелая площадь. И он палит, почем зря, откуда, куда? Не понять… и самое страшное, что на голом месте – и только слышно: тиуууу! ти-у-у-у! Милиционер кричит: идите в щель. В садике щели и доты. И тут подошел трамвай. И остановился на своей остановке. Народ – к трамваю! Милиционер и вожатый гнать народ от трамвая, чтоб не лезли, чуть не в рукопашную. Еле-еле отогнали, и сейчас же трамвай позвонил и пошел медленно, но уж везде стали трамваи целой линией. Опять ти-у-у-у! визжит в воздухе. Мы полегли, публика, и лежали долго. Потом стихло. Я – полукувырком пересекла парк Ленина наискосок, – все тихо? Вышла на М[аксима] Горького и тут, где ползком, где скачком добиралась до поликлиники, лишь бы милиционеры не загнали… У Белозерских бань – снова визг в воздухе. Я так и припала на коленки и вползла в ворота. Где-то трахнуло очень близко, страшно загудело в ушах, в голове, подо мной будто дрогнуло что-то. Я сидела, прикорчившись, и еще 2 вползли за мной, тоже съежились у стенки двора. Прошло минут 10-12. А когда выползла потихоньку на улицу: вижу едет мимо по улице «скорая» и летят бегом 3 дружинницы с сумками. Народ тоже поспешает, и кто-то говорит: и на Зверинскую бахнул, и на Воскова, и куда-то на Кронверкскую… Оказалось – за почтой. Были жертвы. Я, вся взмокшая от жары, добралась до п[оликлини]ки. Там на меня гавкнули, какая Вам комиссия, когда обстрел по 3 районам? Я посидела на скамейке, не сдвинуться с места. Сестрица меня угостила ландышем с валерьянкой. В 5 час. веч. только я была дома. Обстрел кончился в Уг 5-го, а начался в 11 ч. 15 мин. Чуть не два часа добиралась до п[оликлини]ки, и часа 2 %, если не 3, там сидела. Какое глупое путешествие.

Записки оставшейся в живых. Блокадные дневники Татьяны Великотной, Веры Берхман, Ирины Зеленской / сост., предисл., коммент. А. И. Рупасова, А. Н. Чистикова. СПб., 2014. С. 211–212.

Из дневника Веры Инбер

24 июля 1943 года

Вечер

Грозный день! У немцев сейчас, совершенно явственно, новая тактика: множество кратких обстрелов. Этим достигается большое количество жертв: ведь первый снаряд всегда самый смертоносный, потому что неожиданный. Кроме того, при таких обстрелах труднее засечь батареи.

Вчера к нашему травматологическому пункту (это как раз против моего окна) подъехал грузовик-газогенератор (не санитарный, а простой, полный раненых, которых он подобрал на улице). Там была женщина в военном, че… (Ох, какой удар! Пойду-ка в штаб, а то я совсем одна. И. Д. нет. Мариэтта дежурит.)

Посидела в штабе и вернулась. Теперь, вероятно, около двенадцати часов ночи. И. Д. еще не вернулся. Звонил из города, что ждет отбоя. Напрасно. Первые минуты после отбоя как раз самые