колотый тростниковый сахар. На каникулах дядя возил Адольфа в Вену на представления оперы. Господин Ритберг фон Теттау брал два кресла в партере или амфитеатре:

– Ничего кричащего, – наставительно говорил он, – ничего бросающегося в глаза. Никаких лож или номеров люкс в гостиницах… – обычно они останавливались в скромных, но приличных пансионах в старом городе. Дядя, тем не менее, всегда баловал Адольфа знаменитым тортом «Захер»:

– Ты, как покойный дядя Отто, избегаешь сахара, – весело говорил он, – однако несколько раз в год можно расслабиться, мой милый, навестить кондитерскую… – Адольф бросил косой взгляд на выложенный наборным деревом столик:

– Они пьют ром, то есть коктейль. Я никогда не пробовал спиртного, даже на Рождество… – отмечая праздник на вилле дяди, Адольф получал бокал лимонада. При одном упоминании кока-колы господин Ритберг фон Теттау морщился:

– Тлетворное, американское влияние, – говорил он, – американцы владеют половиной Европы, не на бумагах, а на деле. Сначала юноши и девушки пьют кока-колу, потом они курят, танцуют варварские танцы, и вообще… – дядя махал рукой, – попадают под влияние Америки, теряют истинно германский дух… – в интернате Адольфа кока-колу тоже запрещали. Подросток, впрочем, не видел ничего плохого в бутылочках с красной этикеткой:

– Просто напиток, – замечал он соученикам, когда их отпускали в Цюрих, – от стакана кока-колы не станешь американцем… – в опере дядя выбирал только классические постановки. Адольфу нравился Моцарт, но в школе они втайне от преподавателей слушали рок. В общей гостиной коттеджа, где жили старшие мальчики, стояла радиола от компании «К и К»:

– Вечером мы ловим новости, а потом упражняемся в танцах, – Адольф скрыл улыбку, – интересно, каков на вкус коктейль… – стальной шейкер загремел, ленивый голос сказал:

– Хорошо, что ты завел коров, Клаус. Свежее молоко всегда придется ко двору. Ты прав, за хозяйством могут ухаживать охранники, женщины вам ни к чему… – дядя Клаус что-то ответил вполголоса, мужчины рассмеялись.

Даже сидя в сердце джунглей, немцы оставались немцами. В четыре часа дня на террасу выносили кофейник и блюдо с кексами. На кухне работали тоже охранники. В отряде Барбье служили ребята с Ближнего Востока. Кроме немецкой выпечки, к кофе часто подавали арабские сладости с медом и орехами. Адольф пристрастился к ним на каникулах, навещая с дядей Саудовскую Аравию:

– Абу Аммар, то есть Ясир Арафат обещал, что, когда я подрасту, он возьмет меня в рейд на жидовскую территорию, – мальчик откусил от пахлавы, – здесь тоже, кажется, ожидается экспедиция на север… – Адольф аккуратно писал старшему другу на Ближний Восток. Арафат помогал ему разобраться в сложностях арабского языка. В школе Адольфа учились сыновья шейхов из Саудовской Аравии, богачей из Ливана, Сирии и Марокко. К мальчикам приглашали университетского преподавателя, Адольф тоже посещал занятия. Испанский язык у него был настолько бойким, что в Южной Америке он никогда не переходил на немецкий:

– Дядя Макс тоже говорит только по-испански, – понял мальчик, – и с дядей Клаусом, и со мной… – по-испански ему писала и Клара. В Пунта-Аренасе, на эстансии дяди Вольдемара, как мальчик называл Рауффа, они с Кларой гоняли футбольный мяч, плавали наперегонки в бассейне и ходили на теннисный корт:

– Она здорово спортивная, – уважительно подумал мальчик, – она вроде парня, даже не думаешь, что она девчонка… – кудрявые темные волосы она стягивала в хвостик, худые ноги прикрывали потрепанные шорты цвета хаки. Клара чесала одной ступней в холщовых запыленных кедах вторую:

– Тебе везет, – завистливо говорила девочка, – в Швейцарии у вас есть футбол, тир и лыжи. В моей школе только гимнастика, – Клара кривилась, – в купальниках и юбочках… – отец не разрешал ей американские джинсы:

– Ты их носишь, – вздохнула Клара, – вообще мальчикам больше послаблений. На первое причастие мне сошьют платье… – она показала руками, – как у куклы. Но я стану этнологом, буду изучать индейцев, – пообещала девочка, – папа не против. Он не знает насчет индейцев, – она подмигнула Адольфу, – но он считает, что история подходящий предмет для девушки. Остальное, как говорится, детали…

Адольф собирался поступать в Гейдельбергский университет, альма-матер дяди:

– На кафедру ориенталистики… – мальчик почесал голову, – я стану арабистом, для наших связей это полезно. Я начну писать для газет, сделаю себе имя, выставлю свою кандидатуру на выборах в бундестаг. Папа, то есть фюрер, был отличным оратором. В школе мальчики тоже смотрят мне в рот… – дядя рассказывал о партийных съездах, в Нюрнберге, ставил Адольфу старые пластинки с речами фюрера. На вилле оборудовали кинозал. Через доверенных лиц дядя купил катушки довоенных и военных пленок. Адольф любил смотреть ролики с отцом:

– Я на него не похож, внешне я пошел в маму. Дядя говорит, что жестами и выражением лица я напоминаю фюрера, только я светловолосый… – соломенного цвета коктейль полился в запотевшие стаканы, запахло чем-то приятным:

– Мяты нет, поэтому не мохито, а дайкири, Клаус… – весело сказал дядя, – тебе это можно, Адольф, рома в дайкири немного… – он подвинул мальчику стакан:

– Попробуй из моего… – подросток облизал сладкие губы:

– Очень вкусно, дядя Макс… – здесь он называл родственника настоящим именем, – все коктейли такие… – дядя усмехнулся:

– Коктейли бывают разные. Пока ограничься подходящими для своего возраста. Потом я обучу тебя их делать, для мужчины это полезный навык… – Максимилиан посмотрел на часы:

– Пусть выпьет пару глотков. Он никогда не был на допросе, а ему всего двенадцать лет. Но, учитывая предстоящий рейд в Парагвай, мальчика надо подготовить к таким вещам… – он предупредил племянника, что до ужина они будут заняты:

– Допросим одного шпиона, – небрежно сказал Максимилиан, – его подослали в Буэнос-Айрес, чтобы отыскать меня… – на крепкой шее закачалось кольцо на цепочке, сверкнул синий алмаз, – но, как говорится, он не на того напал. Во время войны он возглавлял бандитов во Франции. Посмотришь, как мы обходились с врагами рейха, и как сейчас мы разговариваем с нашими врагами. Фюрер… – Максимилиан помолчал, – твой отец, учил нас, что мы должны быть безжалостны даже к нашей семье, если родня предает нас. Твой дядя Генрих погиб от моей руки, иначе и быть не могло. Отец, мать, братья, жена, дети… – дядя загибал пальцы, – никого нельзя щадить, никому нельзя делать скидки. Еще в Библии сказано:

– Кто не со мною, тот против меня… – Адольф кивнул: «Я помню, дядя».

Дожевав пахлаву, подросток поднялся:

– Я готов, дядя, пойдемте… – Макс одним глотком допил дайкири:

– Нам могут понадобиться собаки, Клаус, – предупредил он Барбье, – я пошлю к тебе Адольфа… – мальчику показалось, что в густой листве деревьев, за оградой эстансии, что-то блеснуло:

– Солнечный зайчик, – успокоил себя Адольф, – усадьба и периметр строго охраняются. Чужим сюда никак не пробраться… – он нырнул вслед за дядей в открытую дверь, на подвальную лестницу.

Бинокль у профессора Судакова был военных времен. Вещицей в Карпатах пользовалась еще покойная Эстер. Авраам внимательно разглядывал высокую ограду большой усадьбы:

– Она притащила оптику в страну, не поленилась. Эстер была хозяйственная, не разбрасывалась трофеями. Монах, наверное, и сейчас готовит кофе на той походной спиртовке… – подумав о Гольдберге, он вспомнил о его молодой жене:

– Мишель упоминал, что она из семьи русских эмигрантов. Он ее знает по Парижу… – в голубых глазах Маляра профессор Судаков заметил грусть:

– Должно быть, ему нравилась девушка, – понял Авраам, – нам всем скоро полвека. Как говорится, опасный возраст… – он все время возвращался мыслями к Анне Леви:

– Мы можем быть друзьями, – упорно убеждал себя Авраам, – встречаться, ходить в кино, в театры. Михаэль занят, он редко появляется в кибуце… – профессор знал, что обманывает себя:

– Мне хочется быть с ней рядом, потому, что она мне нравится… – вздохнул Авраам, – когда я вернулся в Израиль после советской тюрьмы, она была совсем девчонкой. Она рано побежала под хупу, как все выжившие после войны, рано родила Джеки… – он слышал разговоры подружек о работе