людей и значительное количество снаряжения, дабы сие дело было сделано твоей рукой, и ослушник пал без хвастовства и бахвальства вельмож, а ты стал бы еще именитей. Ведь этим людям совсем не по душе, когда мы возвышаем кого-нибудь, дабы мы постоянно в них нуждались, а они ничего бы не делали. Твое возвышение их очень испугало. Теперь поусердствуй как следует в этом деле, на которое, ты сказал, пойдешь. Ошибка, которая произошла, случилась по их наговору и наущению, и минувшего уже не воротишь». Тилак облобызал землю и ответил: «Ежели бы слуга [государя] не видел, чем сие кончится, он не решился бы явить смелость в столь высоком собрании, Теперь я испрошу все, что на этот случай потребуется, составлю список, дабы его представили на высочайшее усмотрение, и я вскорости отправился бы повергнуть ниц того забытого богом». Ираки возвратился обратно и передал [эти слова] эмиру. Эмир сказал: «Очень хорошо, надобно написать». Ираки порадел этому делу и представил на усмотрение эмира список, который Тилак подробно составил согласно своему желанию.

/406/ Эмир развязал Тилаку руки: как только он минует Пажпажан[904], он волен поступать, как хочет, заручившись дружбой индийцев. Через Ираки он сообщил начальнику посольского дивана, чтобы написали Тилаку жалованную грамоту и письма. У Бу Насра было обыкновение в таких случаях прилагать все свое старание к тому, что повелевали владельцы престола, дабы [потом] не поплатиться[905]. Все, что требовалось написать, было написано. Придворной знати это предприятие казалось легкомысленным, но *выстрел произошел без стрелка* и причиной смерти Ахмеда Йинал-тегина сделался этот человек, как я расскажу в своем месте. Однако сперва я исполню правило бытописания и расскажу, каковы были обстоятельства жизни и дела Тилака от начала и до того времени, когда он достиг сей степени, потому что от писания таких вещей приобретается польза.

ОБ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ЖИЗНИ ТИЛАКА ИНДИЙЦА

Тилак был сыном цирюльника, однако красив лицом и внешностью, красноречив и писал прекрасно по-индийски и по-персидски. На долгое время он совершил хождение в Кашмир, учился [там] и научился немного притворству, темным деяниям и чародейству. Оттуда он заявился к Казию Ширазскому, Бу-л-Хасану, и приобрел его доверие, потому что всякий вельможа, раз его увидевший, обязательно очаровывался им. Тилак у него был сборщиком налогов[906], стянул большие средства и был таков[907]. Казий приказал изловить его каким бы ни было способом. Тилак ловко увертывался, покуда его дело не довели до [сведения] великого ходжи Ахмеда, сына Хасана, да будет им доволен Аллах, и сказали, что он, мол, может унять козни Казия. Ходжа послал приказ с султанской печатью с тремя хейльташами, чтобы, на зло Казию, Тилака доставили ко двору.

Ходжа Ахмед, сын Хасана, выслушав его слова, сообразил, как поступить и согласился записку /407/ его хитроумным способом довести до эмира Махмуда, да будет им доволен Аллах, чтобы тот не догадался, что подстроил [это] ходжа. Эмир велел ходже выслушать доклад Тилака, и Казий попал в жестокую беду. Когда эта стычка миновала, Тилак сделался [одним] из самых близких доверенных лиц ходжи. Ходжа сделал его дебиром и толмачем [для сношений] с индийцами, подобно тому как Бирбал в нашем диване, и дело его пошло в гору. В диване ходжи я, Бу-л-Фазл, видел его стоящим на ногах [твердо], ибо, помимо того, что он был дебир и толмач, он относил и приносил устные сообщения [государя] и исполнял их весьма хорошо.

Когда ходжу постигло несчастье, о коем я рассказывал, и эмир Махмуд вызвал его работников и дебиров, чтобы достойных назначить на службу при дворе, он одобрил Тилака, и Тилак сделался помощником [султанского] толмача Бехрама. Он был моложе и речистей, а эмиру Махмуду такие люди были нужны. Дело его расцвело. Втайне он оказывал добрые услуги султану Мас'уду: всех индийцев Катура[908] и часть, живущих вне его[909] он связал обязательством поддерживать его. При таком падишахе, как Махмуд, он подвергал себя весьма большой опасности. Когда шах Мас'уд из Герата прибыл в Балх, и дела государства пришли в порядок, а Сондара, сипахсалара индийских войск, уже не было в живых, он обласкал Тилака, пожаловал ему золотой халат, повесил ему на шею золотое ожерелье, осыпанное самоцветными камнями, и дал ему хейль. Тилак сделался именитым человеком, построил [себе] маленькое сераперде и зонт; при нем играли на тамбаке, барабане, какой в обычае у индийских предводителей, к тому прибавилось знамя с манджуком *и тому подобное*. Значение его поднялось столь высоко, что он стал заседать с вельможами в негласных совещаниях, обдумывал мероприятия, покуда не взялся за такое дело, как я указал об Ахмеде Йинал-тегине, чтобы его прикончить. Счастье и удача помогли, и он справился. *Всякому делу есть причина и люди зависят от нее*. Мудрые люди такие случаи не считают странными, ибо никто не родится от матери уважаемым. [Уважения] достигают мужи, но при условии, что оставляют [по себе] добрую память. Тилак был человек деятельный и нрав являл похвальный. Покуда он жил, ему не вредило, что был он сын цирюльника. А будь он при том душевном складе, уме и помыслах /408/ еще и родовит, было бы лучше, ибо знатность происхождения и личные заслуги — весьма хороши, однако [одна только] знатность гроша не стоит, ежели у человека нет превосходства в знании и почтенных нравственных качествах, прирожденных и благоприобретенных, и все речи коего сводятся к тому, что, мол, отец мой был вот какой. Один стихотворец прекрасно сказал:

*Коль говоря о знатности рода, ты б о заслугах сказал,

Тогда б ты был прав, но отцы сынов нехороших родили*.

О личных заслугах и знатности рода я помнил несколько стихов из Джерира[910] и Мутанабби:[911]

Самородка к главенству ведет его дух,

И знамя его — нападенье и натиск.

Дух повелителем славным ставит его*.

*И последнее слово о знатности рода невежды*:

*Коль кто-либо жив лишь славой предков умерших,

То мертвые предки живы, а сам он мертвец.

Ты говоришь: построено зданье потомкам!

Ты сие зданье низверг, не сделав другого.

Ведь каждый, кто обладает домом высоким,

И он его разорит, у того дома нет*.

Я читал, что один безвестный человек пришел к Яхье, сыну Халида Бармеки. Происходило общее собрание разного рода мужей, одаренных и ничем не выдающихся. Человек тот заговорил и начал рассыпать