Нет. От Лешей.

Броне не составляло никакого труда понять, отчего же её лицо так пугает бедняжку. Уж явно не из-за закатившегося правого глаза. Не око страшит ребёнка, но черты лица, знакомые, вопреки желанию малышки.

Перловка. Она если уж не стояла за этим, то уж точно участвовала в данном бесчеловечном акте надругательства над тельцем девочки.

Перловка. Броня, конечно же, задавалась вопросом: как же ей, по сути, двойнику самой слечны Глашек, имеющему не сильно иной жизненный опыт, могло прийти в голову связаться с откровенными террористами? Что могло подтолкнуть ту, кто, по сути, рисковал собой, ради людей, вдруг развернуться на добрые сто восемьдесят градусов и полностью сменить modus operandi? Отчего вдруг она, фактический оригинал, вдруг решила отказаться от фамилии, от семьи, забиться в подполье и начать оттуда подтачивать опоры богемийской стабильности?

Ответ оказался прост: всего один день. Один неудачный день.

По сути, между Броней и Перловкой была не то, чтобы самая большая разница. Всего одна, максимум две черты характера делали их противоположностями. В конце концов, разве Лешая уже не призналась себе в том, что ей, по большому счёту, наплевать на людей? В том, что она заботится в первую очередь о себе? Что она творит добро не столько из понимания этики, сколько из соображений эстетики? Ей просто хотелось победить Семерых «красиво». Перловка же… всего лишь принимала решения в ином настроении. Когда ты медленно регенерируешь из ошмётков плоти, сохраняя при этом относительную ясность рассудка, тебя беспокоят немного не те вещи, что человека, размышляющего на схожие темы в тепле и в комфорте.

Перловка и Броня были одним и тем же существом. И взгляд на живое свидетельство того, на что способна сама слечна Глашек в неправильном настроении, отдавался густой терпкой горечью в горле и в верхней части груди.

— В психушке двое ночью решили сбежать, — пробормотала Лешая, как-то ни к селу, ни к городу. — Залезли на верхотуру. Небольшое расстояние отделяло их от крыши соседнего здания, а дальше одним за другим шли ряды одинаковых зданий: истинное воплощение свободы. Один псих перемахнул через это расстояние, а другой — испугался. Нервничает. Никак решиться не может.

Броня совершенно не думала о том, что произносит вслух. Её мысли были бесконечно далеко отсюда. Девушка сама не замечала, как начала нервно покусывать кончики пальцев правой руки. Не замечала она и того, что ей удавалось одними лишь зубами разорвать защитную ткань и даже погрузить резцы глубоко в плоть. До крови.

— Ну и родилась у первого психа идея. Он пошарил по карманам, и достал оттуда фонарик. «Эй!» — крикнул он своему трусоватому товарищу. — «Давай я посвечу тебе, а ты по лучу и перейдёшь, как по мостику!» А товарищ ему в ответ: «Ты меня за кого держишь? За психа? Я же половину пройду, а ты возьмёшь и фонарь выключишь!»

Слечна Глашек рассмеялась коротким нездоровым смехом, отнимая от рта искусанные, сочащиеся кровью пальцы, и обернулась через плечо.

— Вот она, цель миссии. Забирайте Вельзевулу и транспортируйте в храм. Исцелить и заботиться о ней, как о моей дочери.

Карие очи пана Праведного, сокрытые забралом шлема, скользнули по фигурке забившейся в угол девочки, а затем вцепились взглядом в глаза Лешей.

— Она не первая. Она — не последняя, — в голосе бывшего самурая скрежетал металл: парень, конечно же, знал, об иксентарии, ведь по его наводке и действовал отряд слечны Глашек, но детали явно были ему неизвестны… до недавнего времени. — Мы просто уйдём?

Что-то подсказывало Лешей, что где-то там, под слоями брони на перчатках, белели костяшки пальцев самоучки, с трудом сдерживающего себя, чтобы броситься в бой с целью вот прямо так, в одиночку, не дождавшись помощи товарищей по отряду, попытаться физически устранить нечто, способное совершить подобное с ребёнком.

Инстинкт старшего брата был силён в пане Праведном.

А вот в пане Злобеке властвовали осторожность и скепсис.

— А если это ловушка? Если она заодно с Ганнибалом?

Взгляд единственного выглядящего здоровым ока Брони вцепился в шлем Виктора на уровне, на котором обычно у человека располагались глаза. В начищенных пластинах и защитном стекле забрала отражалось пламя огня, которым Жаки избавлялась от остатков мух по углам.

— Я же сказала: как с моей дочерью. Ты забыл мою комнатку для «технических неадеквашек»? Или ты думаешь, что я сейчас говорю «моей дочерью», как Броня Глашек, а не как Лешая, аватара божества Хаоса?

Некромаг медленно кивнул.

— Я понял.

Пан Злобек чуть повернул голову в сторону слечны Кюссо, желая убедиться, что та, в отличие от самоучки Меца не стремится дальше в бой. Француженка, на секунду отвлёкшись от дезинсекции, едва заметно опустила подбородок к груди.

Лешая тем временем перевела взгляд на Меца.

— Тебе лучше остаться с ними и позаботиться о малышке.

— Вы не справитесь с Ганнибалом в одиночку, — парировал Праведный.

Броня прикрыла глаза. Опущенные шторки век оказывали магическое воздействие на сознание. Словно бы укрепляя стенки адекватности и давая девушке возможность сосредоточиться на поиске наилучшего решения.

К сожалению, мощностей разума вновь становилось недостаточно, чтобы раскинуть достаточно ветвистое дерево вариантов. Приходилось упрощать задачу, низводить её до одноуровневой.

Мец Праведный достаточно много знал о деятельности карфагенянина потому, что тот переродился в теле его сестры. Они росли вместе. И вместе тренировались. Бывший самурай — в своём старом теле — являлся первым и лучшим учеником Ганнибала, и потому вполне понимал, на что способен сенсей.

И пусть пан Праведный не до конца осознавал, на что способна Броня Глашек, особенно когда силы бога рвутся наружу, грозя смыть её сознание, к его словам стоило бы прислушаться.

Кроме того, низводя задачу до одноуровневой, стоило понимать, что Меца и Ганнибала связывали узы. Множество уз. Узы ученика и учителя. Узы брата и сестры. В долгосрочной перспективе было бы лучше позволить бывшему самураю самому покончить с этой связью.

Броня поморщилась.

— Ты пойдёшь со мной. Но я не хочу, чтобы ты стоял между мной и моей целью. Я собираюсь обратиться чистой стихией. И, если честно, мне уже не терпится забыться в одержимости, как не терпится иным людям забыться в алкогольном бреду. Я буду буйствовать.

С губ девушки сорвалась усмешка. Нехорошая, нервная, высокая настолько, что самую малость превысила границы комфортного восприятия слушателей.

На самом деле Лешая отлично понимала, что её адекватность уже собирает чемоданы и собирается уехать прочь. Слечна Глашек и не думала этому противостоять. Она сдалась. Она отлично помнила, как тяжело было удерживаться там, в поезде, когда чувство вины не давило столь сильно, как сейчас. Да, Броня несла ответственность за действия Перловки. Она не могла врать себе самой о факте родства с этой поехавшей курвой. Потому как сама не раз подходила к той грани. Потому как сейчас собиралась эту грань преступить.