Кольберг сказал несколько слов специалисту по замкам, закрыл дверь в коридор и вошел в комнату.

– Очевидно, его нет дома, – сказал он.

– Вижу, – бросил Мартин Бек.

Они принялись систематически, но очень осторожно, чтобы ничего зря не задеть, осматривать квартиру.

Окна, одно в комнате и одно в кухне, выходили на улицу и были закрыты. Балконная дверь тоже. Воздух в квартире был спертый, чувствовалось, что ее давно не проветривали.

Квартиру никак нельзя было назвать разоренной или запущенной, но тем не менее она была какой-то блеклой и очень плохо обставленной. Здесь было всего три предмета мебели: незастланная постель с обтрепанным красным стеганым одеялом и очень грязной простыней и пододеяльником, столик у изголовья и низкий комод у стены. На полу лежал линолеум, однако ковер на полу, а также занавески на окнах отсутствовали. На столике, который, очевидно, использовали в качестве ночной тумбочки, были коробок спичек, тарелка и один номер газеты, издающейся в Смоланде[120]. По тому, как она была сложена, было видно, что ее кто-то читал. На тарелке лежало немного сигаретного пепла, семь обгоревших спичек и несколько маленьких шариков из смятой сигаретной бумаги.

Кольберг осмотрел предметы на столике и сказал:

– Очевидно, он сохраняет окурки, а потом докуривает их в трубке.

Мартин Бек кивнул.

На балкон они не стали выходить, лишь посмотрели туда через запертую дверь. Балкон был с решетчатым металлическим ограждением с перегородками из гофрированного оцинкованного железа по бокам. Там стоял убогий, когда-то лакированный садовый столик и складной стул, потертый и выцветший.

В гардеробе висели довольно приличный темно-синий костюм, потрепанное зимнее пальто и единственные коричневые вельветовые брюки. На полке лежали меховая барашковая шапка и шерстяной шарф. На полу стояли один черный полуботинок и пара совершенно стоптанных коричневых ботинок, приблизительно сорокового размера.

– Маленькие ноги, – заметил Кольберг. – Любопытно, куда подевался второй полуботинок.

Вскоре они обнаружили его в шкафчике для тряпок и веников. Им показалось, что он чем-то измазан, однако там было плохо видно, а трогать его они не хотели и поэтому удовлетворились тем, что около минуты с задумчивым видом смотрели в шкафчик.

В кухне тоже было много интересного. На газовой плите лежал большой коробок спичек и стояла кастрюля с остатками какой-то еды. Она была похожа на полностью засохшую и протухшую кашу из овсяных хлопьев. На столе стояли эмалированный кофейник и грязная чашка с тонким слоем гущи на дне. Сухой, как трут. Кроме того, здесь были еще одна глубокая тарелка и жестяная банка с молотым кофе. У другой стены стояли холодильник и два шкафчика с раздвижными дверцами. Они все проверили. В холодильнике обнаружили начатую пачку маргарина, два яйца и кусок колбасы, такой старой, что кожура была полностью покрыта плесенью.

Один шкафчик служил, очевидно, буфетом, другой использовался в качестве кладовки. Там были кое-какие тарелки, горшочки, стаканы, подносы, соль, полхлеба, пакет кускового сахара и пакет овсяных хлопьев. В выдвижном ящике лежал кухонный нож и несколько разнокалиберных столовых приборов.

Кольберг притронулся к хлебу. Твердый как камень.

– Его уже долго не было дома, – сказал он.

– Да, – согласился Мартин Бек.

Под кухонным столом они нашли сковороду и несколько кастрюль, а под раковиной – почти пустой пакет для мусора.

У окна стояли раздвижной стол и две табуретки. На столе были две бутылки емкостью 0,7 литра и грязный стакан. В одной бутылке еще осталось на дне немного дешевого вермута, вторая была пустой.

На подоконнике и столешнице лежал слой жирной грязи, очевидно пыль и выхлопные газы с улицы. Окна, правда, были закрыты, однако грязь проникала сюда сквозь щели.

Кольберг вошел в туалет и осмотрел его, потом вернулся и покачал головой:

– Ничего.

В верхних ящиках комода валялось несколько рубашек, свитер, носки, нижнее белье и два галстука. Все выглядело чистым, но поношенным. В нижнем ящике лежало грязное белье и воинская книжка.

Они открыли ее и прочли: «2521–7–46 ФРАНССОН Ингемунд Рудольф, род. Векшё, лен Крунуберг[121], 5.12.1926. Подсобн. рабоч. в садоводстве. Вестергат. 22, Мальмё».

Мартин Бек пролистал книжку. Она кое-что говорила о том, что делал Ингемунд Рудольф Франссон до 1947 года. Он родился в Смоланде сорок один год назад. В 1946 году был подсобным рабочим в садоводстве и жил на Вестергатан в Мальмё. В тот же год призывная комиссия зачислила его в четвертый разряд. Это означало, что он был годен для вспомогательных работ. Он прослужил двенадцать месяцев в зенитном полку в Мальмё. Кто-то с неразборчивой подписью при демобилизации из армии дал ему характеристику X–5–5, то есть ниже среднего. Римская цифра на первом месте означала воинское поведение и говорила о том, что он не совершил ни одного дисциплинарного проступка. Две пятерки означали, что как солдат он никакими особыми талантами не блистал, даже в категории вспомогательных сил. Офицер с неразборчивой подписью в соответствующую графу вписал «кух. пом.», это, очевидно, означало, что воинскую службу он отсидел, чистя картошку на кухне.

Однако это быстрое и беглое изучение биографии не позволило выяснить, чем Ингемунд Франссон занимается в настоящее время, а также, что он делал последние двадцать лет.

– Почта, – сказал Кольберг и пошел в прихожую.

Мартин Бек кивнул, подошел к постели и осмотрел ее. Простыня была измятая и грязная, подушка тоже измята. Однако постель выглядела так, словно в ней несколько дней никто не лежал.

Кольберг вернулся в комнату.

– Одни газеты и реклама, – сказал он. – Какая дата на этой газете, на стуле?

Мартин Бек повернул голову, прищурился.

– Четверг, восьмое июня, – ответил он.

– Эта газета провинциальная и выходит на день позже. С субботы, десятого числа, он не притрагивался к почте. С того дня, когда было совершено убийство в Ванадислундене.

– Однако в понедельник он, очевидно, был дома.

– Да, – сказал Кольберг и добавил: – Но с того времени вряд ли.

Мартин Бек вытянул вперед правую руку, взялся большим и указательным пальцем за уголок подушки и приподнял ее.

Под ней лежали две пары детских трусиков.

Они казались очень маленькими.

Тихо и неподвижно Мартин Бек и Кольберг стояли в затхлой комнате со скудной обстановкой и слышали грохот городского транспорта снаружи и свое дыхание. Около двадцати секунд. Потом Мартин Бек быстро и бесстрастно произнес:

– Что ж, все ясно. Квартиру нужно опечатать. Сюда никто не должен входить. И нужно немедленно направить сюда специалистов из технического отдела.

– Жаль, что здесь нет ни одной фотографии, – бросил Кольберг.

Мартин Бек думал о мертвеце в заброшенном, предназначенном под снос доме на Вестманнагатан, которого до сих пор не удалось