Когда с наступлением сумерек преследователи ослабили натиск, император оставил каре генерала Пети и помчался с конногвардейским эскортом в Жемапп, а потом еще далее на юг к Катр - Бра (куда он прибыл уже в час ночи на 19 июня) - с надеждой собрать остатки разбитой армии. Увы, увы... Вместо более или менее организованных воинов он всюду обнаруживал лишь толпы беглецов. К счастью для побежденных, опьяненные несказанной удачей победители прекращали их преследование, торопясь праздновать победу, так что к рассвету 19-го французы «полностью оторвались от своих преследователей»[1740]. Это позволило Наполеону собрать у Филиппвиля, на самой границей с Францией, все то, что осталось от Северной армии. Сознавая, сколь необходимо теперь его наискорейшее прибытие к себе в столицу, он сдал командование Сульту и с тем же эскортом, на этот раз в походной карете, поспешил в Париж.

Тем временем, пока Наполеон был уже на пути к Жемаппу и Катр - Бра, у подножия плато Мон-Сен-Жан все еще держалось последнее каре Старой гвардии, отражая яростные атаки многократно превосходивших его численностью англичан и пруссаков. Командовал им генерал граф Пьер Жак Этьен Камбронн. Подвиг этого каре, навсегда запечатленный в мировой истории, рассмотрен в многочисленных исследованиях (А. Гуссэ и А. Лашука, Д. Вильпена и Д. Чандлера, А. 3. Манфреда и О. В. Соколова) и буквально воспет в бессмертном романе В. Гюго «Отверженные». Современники и потомки всегда удивлялись и продолжают удивляться жертвенному героизму воинов Камбронна, которые, будучи окруженными со всех сторон, под убийственным огнем противника, «спокойно, как всесокрушающий таран, прокладывали себе дорогу сквозь неприятельские ряды»[1741]. Когда же английский генерал Чарльз Колвил (или, по другим данным, Фредерик Мэтленд), восхищенный их доблестью, воззвал к ним: «Храбрые французы, сдавайтесь!», Камбронн, как свидетельствует большинство источников, ответил: «Гвардия умирает, но не сдается!» Эта его «знаменитая фразы», по мнению Д. Чандлера, «служит достойной эпитафией безграничному мужеству наполеоновской гвардии», хотя, как полагает Чандлер, Камбронн... «не произносил ее, ограничившись куда более выразительным словцом в пять букв»[1742]. Да, еще до Чандлера такие авторитеты, как В. Гюго и Е. В. Тарле, считали, что Камбронн ответил на предложение англичан именно «словцом в пять букв»: «Merde!» (Дерьмо)[1743].

Две столь разные версии ответа Камбронна («Дерьмо» или «Гвардия умирает, но не сдается!»)[1744] до сих пор обсуждаются в научной литературе. Д. Вильпен, сопоставив данные разных источников, допускает, что Камбронн отграничился презрительным «словцом», тогда как фразу «Гвардия умирает, но не сдается!» произнес командовавший другим гвардейским каре генерал К. Э. Мишель (он погиб при Ватерлоо)[1745]. по-моему, лучше всех разобрался в том, что и как (и кем) тогда было сказано, О. В. Соколов. Он установил, что «уже в эпоху Второй Империи ряд ветеранов, дравшихся при Ватерлоо в рядах Старой гвардии, под присягой подтвердили, что они не только слышали, но и хором вместе с другими произносили: «Гвардия умирает, но не сдается!» Скорее всего, Камбронн, а может быть, и другие офицеры и солдаты отвечали выкриками и проклятьями на неоднократные предложения сдаться. Но все это тонуло в грохоте канонады, в треске ружейной пальбы, в воплях раненых и криках сражающихся. Кто именно и что кричал, никто не мог бы, наверное, толком вспомнить и час спустя»[1746].

Сам генерал Камбронн был тяжело ранен осколком ядра в голову «и упал с коня без сознания на груды трупов»[1747]; подобрали его, уже как военнопленного, англичане. Оставшееся без своего командира последнее каре Старой гвардии сражалось с прежним ожесточением, не на жизнь, а на смерть, и было фактически полностью уничтожено. «Так погибли французские легионы, еще более великие, чем римские», - заключил Виктор Гюго описание этой битвы в романе «Отверженные»[1748] (может быть, самое яркое из всех описаний битв в мировой литературе)...

Веллингтон вошел в историю победителем Наполеона, дав основание Виктору Гюго съязвить: «Ватерлоо - это первостепенная битва, выигранная второстепенным полководцем»[1749]. Как это получилось? Мы видели: по уникальному стечению невероятно счастливых, просто спасительных для Веллингтона обстоятельств. Ведь его позиция, да еще в той ситуации, в которой он оказался после разгрома Блюхера у Линьи, обрекала «железного герцога» на верную гибель, но тут, словно «Всевышней волею Зевеса» (как сказал бы А. С. Пушкин), были ниспосланы ему, один за другим, сразу четыре якоря спасения: сначала Ней необъяснимо промедлил и не помог Наполеону добить Блюхера при Линьи; потом нежданно - негаданно гроза помешала императору начать битву при Ватерлоо ранним утром, а не к полудню; далее единственный (!) гонец от Сульта опоздал вовремя призвать к Ватерлоо корпус Груши и, наконец, самое главное - Груши, преследуя Блюхера, потерял его из виду и не пришел помочь Наполеону (а недобитый Блюхер на помощь к Веллингтону пришел!) - «почти что отлупили Веллингтона, да подоспели прусские колонны», - так написал об этом Д. Г. Байрон[1750]). Согласимся с Мишелем Франчески и Беном Бейдером: «Ватерлоо могло бы стать новым Аустерлицем, если бы не случилось невероятного стечения фатальных обстоятельств»[1751].

Данные о потерях сторон в битве при Ватерлоо, естественно, разнятся, но если потери союзников историки определяют почти согласно (22 - 22,5 тыс. человек), то французские потери - в широком диапазоне от 25 до 41 тыс.[1752] Разумеется, главный итог битвы не в этих цифрах, а в самом факте разгрома лучшей на тот момент из французских армий, которую лично возглавлял Наполеон. Можно себе представить, как счастливы были Веллингтон и Блюхер, обнимаясь при встрече в конце сражения, около 22 - х часов, у фермы, название которой «Бель - Альянс» так соответствовало их настроению.