– Слышу голос! – широко улыбаясь, воскликнул Джоуи. – Со мной говорит то ли лужица горчицы, то ли кусок непереваренной говядины! Мне не подходит еда, с которой невозможно договориться. – Он встал и поклонился Кути, который нервно теребил в руках клейкую ленту. – Большое спасибо, мальчик, – сказал Джоуи, – взаимно.

Призрак Деларавы выцветал, но выпрямился и поплыл над полом прямиком к Салливану и заглянул в его глаза своими зыбкими, как сырой яичный белок, глазами.

– Пойдем со мной, Пит, – властно произнес призрак.

Салливан открыл рот в полной готовности отклонить предложение, – у него кружилась голова, его тошнило от яркого солнечного света, и он тяжело опирался на руку Элизелд, – но дыхание, выпущенное им сквозь сжатые зубы, было насыщено резкими парами бурбона, и оно прошептало:

– По какому номеру пытаетесь дозвониться?

От бурбонного дыхания призрак Деларавы сник, и прозрачные черты толстого лица повернулись к Кути:

– Малыш, не поможешь старушке перейти через широкую улицу?

– Физики и сфинксы в грандиозной хмари. – Изо рта Кути раздался пожилой мужской голос. – Я пройду прямо по песку, оставив всех далеко позади себя.

Дымный лоскуток, оставшийся от призрака Деларавы, качнулся к Элизелд, и голосом, похожим на роящихся в бумажном гнезде ос, произнес:

– На тебе нет маски.

Окровавленная поверхность свитера Элизелд распрямилась над грудью, словно там нажала невидимая рука, затем на плече появился отпечаток с кровью Салливана, и размазался. Элизелд насторожилась, словно прислушивалась к тихому голосу, после чего несколько изумленно сказала:

– Конечно, да.

Изо рта Салливана снова вышло бурбонное дыхание:

– Она тоже моя семья, – спокойно сообщил голос.

Плечо Элизелд дернулось, будто его подтолкнули.

…голос Сьюки, шевеля ртом Салливана, добавил:

– П.Р.У., детки.

Со скоростью промелькнувшего в кривом зеркале изображения призрак Деларавы обернулся вокруг Кути и встал между ними тремя и укрытым навесом переходом с корабля на берег.

– Никто не пройдет, – прошептал призрак.

Кути с ужасом посмотрел на Салливана. Невзирая на подкашивающую боль, Салливан заметил, что черные курчавые волосы мальчишки пора помыть и причесать, а еще он заметил черные круги под карими затравленными глазами. И он поклялся себе, призракам отца и сестры, что обязательно исправит все к лучшему.

– Там никого нет, Кути, – произнес он вслух. – Смотри. – Он шагнул вперед, отодвинувшись от поддерживавшей его Элизелд, и ощутил слабый гневный протест, когда капризная субстанция Деларавы порвалась перед ним словно паутина и улетела, подхваченная усилившимся морским ветром.

Кути с Элизелд двинулись за ним. Кути совсем растерянно посмотрел на Элизелд и помахал перед ней украденным на палубе рулоном клейкой ленты, который держал настолько осторожно, будто не хотел, чтобы его пальцы перемазались клеем.

– Я подумал, – сказал он, – что на лестнице ты могла бы обмотать им руку Пита.

Элизелд удивилась:

– Ну конечно! Отличная идея… Эдисон?

– Нет, – ответил Кути, семеня между двумя взрослыми. – Я сам придумал.

На полпути через эстакаду Салливан остановился и принялся расстегивать рубашку. – Последняя остановка, – хрипло пояснил он.

Он выудил нагрудную часть скапулярия и достал из разорванного пластикового кармана латунную плашку с портретом, взятую накануне вечером с надгробия отца. Пуля Деларавы – то ли 22-го, то ли 25-го калибра – вошла ровно в центр металлической плашки и почти полностью испортила выгравированный портрет улыбающегося отца.

Салливан осторожно потер свою грудь, подумывая, не сломала ли пойманная плашкой пуля грудинную кость. Он взял латунный портрет большим и указательными пальцами правой руки.

– Прощай, папа, – тихо произнес он. – Еще увидимся… через какое-то время – даст Бог, в лучшем мире.

Кусок латуни нагрелся в его руке. Салливан подержал его, словно взвешивая, и посмотрел вниз, на затененную воду между доком и кораблем.

– Я возьму, – прошептал кто-то позади Кути.

От неожиданности Салливан тревожно, но устало вскинул голову, однако голос принадлежал призраку Эдисона – дымчатый силуэт был едва различим под ярким солнцем и ощутимыми порывами ветра. Протянутая рука старого призрака была настолько иллюзорной, что Салливан сомневался, сможет ли она удержать латунную плашку, однако подал плашку и отпустил, а Эдисон вполне удержал ее.

– Я возьму его и наконец уйду, – тихо произнес Эдисон. – Надеюсь, там очень красиво. – Салливану показалось, будто призрак улыбнулся. – По пути, – прошептал он, – мы с твоим отцом сможем поговорить о… – следующее слово Салливан не смог разобрать: то ли «тишине», то ли «безмолвии».

Кути хотел попрощаться с Эдисоном, но засмущался при виде высокого и крупного, хоть и почти полностью прозрачного призрака, который стоял самостоятельно, отдельно от него.

Призрак сам склонился к нему, и Кути на мгновение ощутил слабое давление на плече.

Он расслышал слабый голос в своем уме: «Спасибо, сынок. Я тобой горжусь. Пусть тебя ждет светлое будущее, хорошая работа и много смеха».

Призрак Эдисона шагнул сквозь перила и, удерживая при себе латунную плашку Питера Салливана, стал испаряться в воздухе, словно быстро уходил вдаль. Куда бы Кути ни поворачивал голову, картинка все равно оставалась в центре его внимания, а он пробовал смотреть на ноги, на здания, на краны на берегу и даже вверх на белые погрузочные платформы и на возвышающиеся красные трубы корабля, поэтому он повернулся к перилам эстакады, ухватился за них и смотрел на искрящуюся в гавани голубую воду до тех пор, пока картинка не уменьшилась настолько, что смотреть стало уже не на что.

После чего он вернулся, левой рукой взял за руку Питера Салливана, а правой – Анжелику Элизелд, и все трое пошли к ступенькам, которые вели вниз на парковку и дальше – туда, где их ждали отдых, кров, еда и жизнь, которую эти двое могли подарить ему.

Тим Пауэрс родился в Буффало (Нью-Йорк) в 1952 году. В 1959 году его родители переехали на Западное побережье. Пауэрс получил образование в Университете штата Калифорния по специальности «английский язык и филология». В университете он познакомился с К. У. Джетером и Джеймсом Блейлоком, с которыми не только дружит, но и иногда работает вместе; эта троица считается отцами-основателями стимпанковского направления в литературе. Он был дружен также с Филипом К. Диком и является прототипом одного из героев его романа «ВАЛИС».

Многие произведения Тима Пауэрса отмечены различными литературными наградами, среди которых две премии Филипа К. Дика (за «Врата Анубиса» и «Ужин во Дворце Извращений»), три Всемирные премии фэнтези (за «Последнюю ставку», Declare и The Bible Repairman) и четыре премии «Локус» (за «Последнюю ставку», «Последний выдох», Earthquake Weather и The Bible Repairman).