Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ГЛАВА 35
Василиса.
Неделя. Семь дней, длившихся, казалось, бесконечно, несмотря на то, насколько они были заполнены необходимыми действиями каждую минуту. Семь гребаных пустых ночей, когда лежишь без сна и истязаешь себя воспоминаниями. Разве их так много насобиралось за недолгое время нашей близости с Арсением? Когда на какой-то момент мы стали друг другу чем-то важным? Вроде, и немного, но, очевидно, достаточно для того, чтобы лишить меня сна и заставить то и дело замирать от тянущей тоски в районе сердца и предчувствия чего-то плохого. Угнетало даже наличие такого факта, что я мысленно стала использовать обороты речи, присущие Арсению, словно переопылилась этой его дикостью и полным отсутствием фильтра цивилизации в моменты эмоций. Это в нем всегда на меня как-то действовало. Раньше бесило, потом пугало и завораживало одновременно, теперь… теперь причиняло боль отсутствием всего вообще.
Конечно, я себя усиленно урезонивала, твердила, что, скорее всего, возникли какие-то проблемы. О, да ладно! Будто это могло успокоить мое метущееся сердце! Как в идиотском гадании, чем оно должно утешиться? Тем, что он не изменяет мне, но влип в неприятности и теперь с ним черте что там происходит, но я не вхожу в число доверенных лиц, кому можно об этом знать? Это, типа, проявление мужской заботы и попытка уберечь от лишних волнений? Ну так вот, пользуясь выражениями Арсения Кринникова, охренительно тупая попытка! Или, может, это именно демонстрация того, что я не имею допуска во все аспекты жизни мужчины, с которым сплю? Ведь секс вообще не синоним полному доверию и открытости у большинства людей, а уж в нашем случае тем более. Но разве я ждала другого от Арсения? Может, и не ждала, но мне показалось, что между нами появилось что-то… не высказанное словами, но очень личное, важное, общее. Но неделя молчания говорит об обратном. Значит, все же показалось?
От мысли, что я вложила в происходившее между нами больше смысла, чем было на самом деле, додумала эмоции, дорисовала глубину и объем там, где их и не предполагалось, меня накрывали приступы нервной тошноты. Что, если я неверно считала какие-то знаки Арсения, просто потому что не слишком-то знаю правила, по которым ведутся эти игры между мужчинами и женщинами? Что, если весь трепет и сумасшествие от ощущения близости, что поднимались во мне, и зеркальное отражение которых я, казалось бы, видела в каждом взгляде и движении Арсения, — это просто обычное условие при развитии скоротечного романа? Ведь для чего-то люди идут на них, причем без особых сожалений. Ради сиюминутного состояния влюбленности? Ради острейшей страсти, которая заведомо невозможна в длительных отношениях? Ради горько-сладких воспоминаний, что это было?
Сколько бы я не думала, все только больше запутывалось для меня. Как ни крути, мне сейчас было плохо, очень плохо, а я даже не знаю, закончилось все между нами или это вынужденная пауза, что же будет, когда сомнений в разрыве не останется? А если это же самое произойдет много позже? Это что же, я сама, не осознавая этого, мысленно уже отдала Арсению постоянное место в своей душе и боюсь, что оно ему совершенно ни к чему?
Эти раздумья реально истощали меня, как и бессонница. Но хуже стало, когда спустя эту мучительную неделю Арсений позвонил. Вот просто так взял и сделал это. И сразу завел беседу о том, как я, как мама, как все вообще и ни слова о том, где пропадал все это время. Так, словно и не было этой проклятой паузы. И что же я? Стала настаивать, требуя мне сказать — где его черти носили? Нет! Все, на что меня хватило, это просто задать один вопрос: «Ты в порядке?» и услышать фальшиво оптимистичное заверение, что все просто офигеть как замечательно. Ложь. От первого слова и до последнего. Но кто я ему такая, чтобы требовать откровенности? Официальная ревнивая подружка, устраивающая истерики на пустом месте? Гражданская жена, имеющая право на отчет, потому что сходила с ума от беспокойства? Нет, это точно не про меня. И эта его наигранно-оптимистичная манера общения после длительного молчания была более чем красноречива. Тогда, той нашей ночью перед отъездом, мне он показался настолько открытым передо мной, что первая же нотка лжи в его словах словно подломила мой позвоночник. Я просто не могла поверить в эту жестокую перемену после всего, что было, после этих звонков, после стольких дней безмолвия… Позвонить только для того, чтобы бодро врать мне, тогда как я даю шанс сказать правду? Даже при полном отсутствии каких-то ожиданий относительно него это причиняло боль. А значит, на самом деле я малодушно закрываю глаза на очевидное и слишком преуменьшаю то, что хочу от Арсения гораздо большего, чем готова озвучить вслух и признать в мыслях?
Я постаралась свернуть разговор, чтобы не сорваться и не начать требовать ответов или просто не наорать на Арсения. Потом мысленно навешала себе отрезвляющих подзатыльников. Веду себя, как ребенок, в самом деле. Ну что за чрезмерные реакции? Он мне что, в любови до гроба клялся? Просил руки и сердца, гарантировал вечную преданность, и что будет делиться радостью и горем? Нет. Все, что было, это несколько туманных фраз, в которых может быть скрыто море смысла, а может его и не быть вовсе. Ни обещаний, ни обязательств. Что же тогда я так реагирую? После первой вспышки на сердце отлегло. Жив, утверждает, что здоров и в порядке, и слава Богу. По крайней мере, по этому поводу я могу перестать дергаться. А с остальным разберемся при встрече. Думаю, мне хватит одного пристального, лишенного эмоций взгляда, чтобы понять, как все обстоит между нами.
Дни шли, мама быстро шла на поправку, хотя давалось