Следующие пару часов ушли на тщательную фиксацию в документах настоящих событий тех суток, вплоть до моей отключки от лекарств.

— Так, ладно. С этим закончили, — Остап отпечатал и дал мне на подпись готовые документы, тут же достав другие. — Теперь давай по чаю и разберемся с нападением на ваш дом. Хоть тут ты однозначно проходишь как пострадавший, и никаких непоняток.

Он ушел из кабинета за водой для чайника, дав мне для ознакомления заявления моих охранников по факту незаконного вторжения. Но вместо этого я снова набрал Василису, только для того чтобы опять услышать, что она занята и ей не до меня. В этот раз мне показалось, что я расслышал нервозность в ее голосе, и остро захотелось сорваться и рвануть к ней. Сознание заметалось в поисках выхода. В душе резко обозначилась и разрослась до огромных размеров необходимость быть рядом, разобраться за нее с любой проблемой и даже каждой мелочью, просто причиняющей хоть какой-то дискомфорт. Мне буквально стало нужно быть там и окружить ее собой, не позволяя больше ничему ее расстраивать и утомлять. И это при том, что мне свои бы головняки расхлебать! Но они все казались незначительными мелочами по сравнению с тем фактом, что Василиса во мне может сейчас нуждаться морально или физически, а я черте где от нее! В этот момент я, наверное, и понял окончательно моего отца и это его почти остервенелое стремление оберегать Марину от всего на свете. Начиная от реальных трудностей и заканчивая случайным сквозняком.

С разбором нападения мы разобрались с Остапом гораздо быстрее, и через час он уже выпроваживал меня из кабинета, еще пару раз напомнив, чтобы я из города ни ногой и не подставил его.

Вернувшись в офис, чувствовал себя паршивей некуда, голодный, усталый и одинокий, как бродячий, никому не нужный пес. Марк по-прежнему не появился, на звонки не отвечал, и я уже начал одновременно и злиться, и беспокоиться. Обед заказали в офис, но не могу сказать, что я помню, что ел. Пытался заниматься текущими делами, но внимание рассеивалось, и я просто отключился прямо в кресле и проснулся, только услышав голос отца за дверью.

После первых приветствий и совещания по всей ситуации в целом с коллективом мы остались, наконец, наедине, и мой первый вопрос был, само собой, предсказуем.

— Пап, как там наши?

— Тебя конкретно кто интересует? — чуть усмехнулся он. — Марина, Василиса или обе?

— Пап!

— Да ладно! Можно же мне немного полюбоваться на моего смущенного сына? Нечастое зрелище, скажу я тебе. Марина уверенно идет на поправку, хотя совру, если скажу, что не хотел бы быть сейчас там с ней. Василиса… думаю, она успокоится и начнет справляться. Она сильнее, чем даже сама о себе знает, — при этом отец нахмурился, выдавая свое беспокойство, и добавил, заметно делая над собой усилие. — И им пойдет на пользу побыть вместе. А тебе, сынок, будет весьма полезно лечь и нормально выспаться. Домой поедем? Там дверь вроде уже новую поставили.

— Думаешь, это правильно? Может, тут останемся?

— Ну, в принципе, тоже вариант. Мне все равно еще кучу звонков надо сделать. Не хочешь под конец просветить меня, что там за ситуация с Марком, что тут у нас обретался?

Я, не колеблясь, рассказал, и отец помрачнел.

— Не думаю, Сеня, что это действительно выход из этой ситуации. Как-то все для меня слишком не поддается расчету возможных последствий. Хотя, конечно, это может потому, что я человек того же поколения, как вы выражаетесь, «динозавров», и веры в силу интернета и СМИ у меня особого нет. В любом случае я буду поднимать свои старые связи и пытаться действовать по старинке. Что-то да получится, сын, так или эдак. Выберемся, были времена и не так влипать случалось.

Отец, уже погрузившись в свои мысли, пошел к двери.

— Выспись, сын, — бросил через плечо.

И хоть до этого мне в глаза было хоть спички вставляй, но стоило улечься на простыни, насквозь пропитанные запахом нашего с Васькой вчерашнего секса, сна как не бывало! Я провертелся часа полтора, возбужденный и реально несчастный. Вот всегда прикалывался над любовными страдашками других, теперь сам лежу, вздыхаю и готов скулить, как же мне рядом не хватает Васькиного тепла. Вот по уму поменяй белье и все — спи себе, Сеня. Черта с два! Буду спать так, пока не вернется! И пофиг мне на гигиену! Вообще перестану бриться и мыться, пусть потом видит, какой я весь без нее разнесчастный, запущенный и неухоженный! Фыркнув собственным мыслям, не выдержал и набрал Василису. Она ответила мне почти сразу, и голос уже был спокойным и немного сонным. У меня перед глазами тут же предстала картинка, как она лежит, обнаженная, сонная, вся такая мягкая, теплая, моя. Знаю, что это не так, но кому нужна достоверность? Я и сам не заметил, как из разговора о делах мы медленно и совершенно естественно перешли к поддразниваниям, и я прямо-таки слетел с катушек, шепча ей все те безумные и отвязные вещи, что хочу с ней сотворить. Захлебывался собственным дыханием, сжимал стояк сквозь ткань, отчетливо видя перед глазами каждую срывающую крышу картинку. Позвоночник гнуло, бедра сводило судорогами, балансировал на самой грани и отказывался срываться без нее. Плевать, насколько это мучает обоих. Чем более лютым будет голод, тем ярче его утоление, и никаких, мать его, перекусов! Перебьюсь, небось, яйца не отсохнут! Теперь только вместе с моей занозой! Измучив обоих своими фантазиями, я, наконец, провалился в сон без всяких сновидений.

Следующая пара дней была сплошной суетой. Мы с отцом мотались по объектам, встречались с нужными людьми, контролировали ход ремонта. Пока просвета не было видно, найти кого-то среди папиных старых связей, через кого можно было бы как-то повлиять на нашего могущественного оппонента, в этой ситуации не получалось. К тому же и на самого заказчика на охрану этого злополучного завода выйти не получалось. Он словно пропал, и на все вопросы что-то невнятно мямлил его помощник, который только и мог сказать, что ничего не знает и не решает. Марк тоже будто сквозь землю провалился, и я уже, если честно, готов был сорваться и поехать в загородный дом его отца и буквально потребовать, чтобы засранец хотя бы подтвердил, что жив. И лишь только мысль, что это может смешать все планы Марка, останавливала меня. Время шло, решения не находилось, вся суета раз за