– Да, Пип, я согласна. И если твое предложение все еще в силе, то я готова поехать в Норвегию хоть сейчас и побыть там какое-то время. По крайней мере, до тех пор, пока не получу весточку от своих. Иного выбора у меня нет. До конца семестра остаются считаные дни, твое сочинение уже прозвучало на публике. А потому я не вижу никаких особых причин тянуть с отъездом. Как сказали Элле и Бо сегодня утром после этих ночных пожаров, видно, в Лейпциге решили взяться за евреев по-настоящему. А потому надо бежать немедленно, пока у нас еще остаются шансы на спасение.

– Ты права, – согласился с Карин Пип. – Надо уезжать.

– Знаешь… Я хочу кое о чем попросить тебя.

– О чем именно?

– Ты же знаешь, что с того времени, как я приехала в Лейпциг и познакомилась здесь с Элле, она мне стала как сестра. Родителей у нее нет. Погибли во время Великой войны. Их с братом отдали в сиротский приют. Но брата еще совсем маленьким ребенком усыновила какая-то семья, и с тех самых пор она о нем ничего не знает. Элле повезло меньше. Ее так никто и не взял на воспитание. Однако учитель музыки сумел разглядеть ее талант. Он же помог ей выхлопотать стипендию, чтобы она смогла получить образование в Лейпцигской консерватории и у нее появилось какое-то будущее.

– Получается, что дома у нее нет?

– Только сиротский приют. А потому ее дом здесь, в Лейпциге, в той самой комнате, в которой мы с ней живем. Кроме меня и Бо, у нее нет близких. Вот я и спрашиваю тебя, Пип: можно они тоже поедут вместе с нами в Норвегию? Останутся там хотя бы на пару недель… Понаблюдают из своего убежища, как будет развиваться ситуация в Европе, а потом решат, куда им двинуться дальше. Понимаю, я прошу слишком многого. Но я просто не могу бросить Элле здесь. А поскольку она не сдвинется с места без Бо, то получается, что и он должен ехать вместе с нами.

Пип глянул на страдальческое выражение лица Карин, мысленно прикидывая, каково это будет, когда его родители увидят на пороге своего дома сына в компании еще трех друзей, которых он привез с собой в Норвегию на все летние каникулы. Однако он знал, его родители – гостеприимные и добрые люди. К тому же все трое тоже музыканты.

– Конечно, пусть едут вместе с нами. Что за разговор! Если ты считаешь, что так будет лучше для них, любовь моя, то, разумеется, они поедут с нами.

– И давай максимально ускорим наш отъезд, ладно? Чем скорее мы уедем из Лейпцига, тем лучше. Ну пожалуйста, прошу тебя… Да, тебе придется пропустить официальную церемонию вручения дипломов, но…

Теперь уже и Пип понимал, что каждый очередной день здесь, в Лейпциге, таит для Карин все новые и новые угрозы. К тому же в любой момент может прийти письмо из Америки, в котором ее родители дадут добро на переезд к ним. А потому он без лишних колебаний сказал:

– Конечно. Уедем прямо сейчас. Все вместе.

– Спасибо тебе! Огромное спасибо! – Карин обвила его руками за плечи, и он увидел, как просветлела она лицом.

– Пошли же! Скажем Элле и Бо, что они тоже едут вместе с нами.

39

Через два дня Пип в сопровождении своих измученных и смертельно уставших друзей спустился по сходням парохода, доставившего всех четверых в бухту Бергена. Короткий телефонный звонок, который позволил ему сделать ректор консерватории прямо из своего кабинета, все же хоть как-то помог Пипу предупредить родителей о появлении в их доме нежданных гостей. Потом торопливые прощания с друзьями, однокурсниками, преподавателями. Слова благодарности, бесконечные рукопожатия, дружеские похлопывания по спине, восторги по поводу его благородства и бескорыстия. Надо же! Везет друзей к себе на родину, спасает их в Норвегии.

– Я не смогу остаться в Лейпциге до конца семестра, – предупредил Пип ректора, обмениваясь с ним прощальным рукопожатием.

– Думаю, вы поступаете весьма разумно, – согласился с ним Вальтер Дэвисон и тяжело вздохнул. – Кто знает, что здесь будет завтра. А потому поторопись, мой мальчик. И обязательно напиши мне, когда вернешься домой.

Пип оглянулся на своих друзей. Все трое устало таращились на деревянные дома, выкрашенные в цвет карамели, протянувшиеся сплошной стеной вдоль всей береговой линии бухты. Молодые люди явно пытались приспособиться к новой для себя обстановке. Бо передвигался с большим трудом. Лицо его было сплошь в синяках. Он получил сильные ушибы, когда прыгал из окна, спасаясь от пожара. Пип подозревал, что у приятеля трещина или даже перелом в локтевом суставе. Элле кое-как закрепила его правую руку своим шарфом, привязав руку к груди. За всю долгую дорогу Бо ни разу не пожаловался на боль, хотя по его лицу было видно, как сильно он страдает.

Пип сразу же выискал глазами своего отца. Хорст стоял на причале, поджидая гостей. Пип направился к нему, широко улыбаясь.

– Папа! – радостно воскликнул он. Отец обнял его за плечи. – Ну как ты тут?

– Спасибо, все отлично! И мама тоже пребывает в полном здравии, – ответил Хорст, одарив доброжелательной улыбкой всех четверых. – А сейчас познакомь меня со своими друзьями.

Пип по очереди представил своих спутников Хорсту, и каждый из них с благодарностью пожал руку его отцу.

– Добро пожаловать в Норвегию! Рады приветствовать вас на своей земле! – с некоторым пафосом в голосе воскликнул Хорст.

– Папа! – тут же напомнил ему Пип. – Мои друзья не говорят по-норвежски.

– Ах, конечно, конечно! Тысячу извинений. Немецкий? Французский?

– Французский – мой родной язык. Но мы говорим и по-немецки, – сказала Карин.

– Тогда французский! – Хорст громко хлопнул в ладоши, как это делают дети, когда их что-то сильно обрадовало. – Разве можно упустить такой счастливый случай и не продемонстрировать нашим гостям мое безупречное произношение? – добавил он, улыбнувшись во весь рот, и тут же перешел на французский язык. Они мило поболтали обо всяких пустяках, направившись к машине Хорста.

Разговор продолжился и в салоне автомобиля, пока машина, петляя по извилистой дороге, поднималась в горы, покидая пределы Бергена и направляясь к Фроскехасет. Пип, слабо понимая французский, сразу же почувствовал себя лишним в этой оживленной компании. Сидя на переднем сиденье рядом с отцом, он изредка посматривал на него. Уже изрядно поредевшие светлые волосы зачесаны назад, годы наложили свой отпечаток на Хорста, черты лица слегка заострились, но общий благодушный облик остался прежним. Ведь его отец постоянно пребывал в самом что ни на есть хорошем расположении духа. Пип никогда не видел его без улыбки на лице. Сейчас Хорст отрастил небольшую козлиную бородку и усы и стал очень похожим на тех людей, которых когда-то изображали французские импрессионисты на своих портретах. Как и предполагал Пип, отец встретил его друзей с радостью. Пип почувствовал, как переполняет его сердце любовь к отцу, оказавшему столь радушный прием нежданным гостям.

Дома их уже поджидала Астрид, мать Пипа, как всегда, красивая и улыбчивая. Она сама открыла дверь и приветствовала гостей с тем же радушием, что и ее муж, но только уже на норвежском. И мгновенно обратила свой взор на Бо, который был настолько измучен болью, что уже не мог передвигаться самостоятельно и ковылял, опираясь на руку Элле.