По мнению Агапита и его единомышленников, Христос вручил «примат» над всеми архиереями апостолу Петру, преемником которого единственно является… патриарх Антиохии. Неприятная неожиданность для Рима! По Агапиту, патриаршество вообще представляет собой особое священническое служение, хотя он и не утверждал «сверхапостольства» Петра. И пусть впоследствии претензии Антиохии на главенство были существенно подорваны, учение о примате ее патриарха во Вселенской Церкви повлияло на внутрицерковные процессы[895].

Впоследствии, уже в VI в., прямые связи между Сирийской церковью и Антиохией все более утрачивались, и восточные сирийцы даже приблизительно не могли считаться римлянами. Вместе с вынужденной эмиграцией несториан перебиралась все дальше на Восток и научная богословская школа сирийцев – последние ученые-богословы были высланы за границы Империи указом императора Зенона в 489 г. Это совпало со сдвигом в V в. этносов в Центральной Азии и возникновением христианской ирано-тюркской группы, в которую вполне успешно встроились и сирийцы. Последняя попытка сохранить сирийцев в лоне «ромейства» связана с монастырем «неусыпающих» («акимитов») в Константинополе, которых систематически упрекали в несторианстве и подвергали гонениям официальные власти. В результате у сирийцев образовалась совсем иная идентичность, весьма далекая от традиционного для Римской империи эсхатологического «ромейства», а «иранство». И свой исход из Византии сирийцы воспринимали не как бегство, но лишь в качестве перемещения внутри «своего» духовно-социального пространства.

И потому последующее миссионерство сирийцев-несторианцев в Китае, Центральной Азии и Индии было связано не с гонениями официальных церковных властей Византии на их единомышленников, а с образованием широких и устойчивых иранских связей и формированием убеждения, что так называемый «Туран» простирается до границ Поднебесной[896].

Как известно, Антиохия без особого пиетета относилась к Александрийской кафедре, склонной к увеличению окормляемых ею провинций за счет соседей, что, конечно, больно било по авторитету и бюджету Антиохийских архиереев. Кроме того, арианские споры и мытарства св. Василия Великого и св. Григория Богослова в ходе выстраивания отношений с гордым Римом не могли добавить особой теплоты в чувства этой кафедры к понтифику. Это было настолько очевидным для всех, что, несмотря на апостольское происхождение обеих кафедр, Рим не считал возможным оказывать Антиохийскому архипастырю дополнительные знаки уважения и внимания. А Антиохия, вольно или невольно вынужденная искать союзника на стороне, сблизилась с Константинополем, отдав ему трех своих сыновей, прекрасно понимая, как неприятно для Рима растущее влияние архиерея новой столицы.

Это противостояние трех великих кафедр мира, зачастую проявлявшееся в самых неприглядных формах, обуславливалось и теми различиями их богословских школ, которые сформировались очень рано. Александрийцы, следуя своим религиозным воззрениям и стремлениям, «без всяких рациональных околичностей созерцали во Христе Бога. Для них не важны были рассуждения о том, как выразить и объяснить таинственное единство во Христе. Их живое религиозное чувство просто созерцало во Христе это непостижимое, неведомое, но и совершенно неделимое единство». Напротив, у антиохийцев элемент рассуждения преобладал над возвышенными, мистическими полетами мысли. Они трудились над рациональным обоснованием христианских формул, причем некоторые антиохийские богословы увлекались задачей рационального выяснения догматов до такой степени, что «во имя логической последовательности в своих построениях готовы были пожертвовать и верой в Божество Христа (Арий), и единством Его существа» (Несторий)[897].

К сожалению, неосмотрительная позиция епископа Иоанна Антиохийского во время Собора 431 г. несколько уронила авторитет третьей по иерархии Церкви. А поведение епископа Домна на «Разбойном соборе», хотя бы и оплаканное им позже, еще более подорвало ее влияние, что вместе с уменьшением площади (за счет потери богатого Кипра) окормляемой ею территории еще более способствовало фактическому ее ослаблению. Отцы Собора приняли очень обидное для Антиохии решение, несмотря на то, что сам Иоанн Антиохийский пытался решить проблему закрепления за его церковью Кипра через высших военных чиновников. Но его даже не заслушали, когда рассматривалась жалоба киприота. Справедливости ради нужно сказать, что все же 8-е правило Эфеса написано в осторожных выражениях и допускает возможность пересмотреть спор, если обнаружатся «древние обычаи» в пользу Антиохии[898].

Но в целом влияние Антиохии падало, а набеги восточных варваров не могли не коснуться и условий ее существования – конечно, не в лучшую сторону. Некогда великий город все более и более терял паству и епархии, попадавшие под власть инородцев.

Иерусалимская церковь. Как гласит 7-е правило Никейского Собора 325 г., «поскольку утвердилось обыкновение и древнее Предание чтить епископа, пребывающего в Элии (название Иерусалима в то время. – А. В.), то да имеет он последование чести с сохранением достоинства, присвоенного митрополии».

Однако признание заслуг Иерусалимской церкви спустя три века после ее основания слабо отражает то значение, какое она имела на самых первых порах, когда ее возглавил брат Иисуса Христа св. Иаков Праведный (27—62 гг.). В силу естественных причин Иерусалимская кафедра заняла господствующее положение среди евреев Палестины и «иудеев рассеяния». Именно для иерусалимских христиан апостол Павел собирал денежную и иную помощь, а авторитет патриарха Иакова считался непререкаемым, хотя он как раз к числу апостолов и не относился.

Будучи до самого воскресения Иисуса Христа, когда Спаситель явился к нему и Его сводный брат уверовал в Него, ортодоксальным иудеем, он свято чтил Закон Моисея и соблюдал субботу. Это обстоятельство не осталось незамеченным местными христианами. Находясь под тысячелетним влиянием своих национальных религиозных традиций, Иерусалимские христиане искренне считали себя прямыми потомками Израиля, которым дано обетование мессианского царства. Более того, они являлись, как им казалось, единственными законными наследниками его, т.к. прочие израильтяне отвергли Христа, своего Царя, а потому лишились права быть в Христовом Царстве. С учетом того, что св. Иаков являлся родственником Христа, т.е. принадлежал к Его царственному роду, в глазах современников он считался своего рода первосвященником и наместником, регентом Спасителя[899].

Не случайно в «Клементинах» – памятнике конца II столетия, св. Иаков наделяется практически теми же прерогативами, что позднее усвоил себе Римский епископ. И его титулатура звучит следующим образом: «Господин и епископ епископов, управляющий Церковью евреев в Иерусалиме и всеми Божьим провидением основанными Церквами»[900].