— Ты зимой спрашивала меня, — он повернулся боком, заглянулей в глаза, — ты спрашивала, готов ли я бросить все. Готов ли вот так, какстою, убежать, отправиться вместе с тобой на край света. Отвечаю: да. Я люблютебя, Ютта. Хочу соединиться с тобой до конца жизни. Мир, похоже, делает всевозможное, чтобы нам в этом помешать. Поэтому давай бросим все и убежим. Хотябы в Константинополь.

Она долго молчала, задумчиво лаская его.

— А твоя миссия? — спросила наконец, медленно выговаривая ивзвешивая слова. — Ведь у тебя есть миссия. Убеждения. Действительно важная исвятая обязанность. Ты хочешь изменить картину мира, исправить его, сделатьлучше. Так что же? Откажешься от миссии? Бросишь ее? Забудешь о Граале?

Опасность, подумал он. Внимание. Опасность.

— Миссия, — продолжала она, еще медленнее выговаривая слова.— Убеждения. Призвание. Отдача. Идеалы. Царствие Божие и желание, чтобы оноосуществилось. Разве от всего этого можно отречься, Рейнмар?

— Ютта, — решился он, приподнимаясь на локте. — Я не могувидеть, как ты подвергаешься опасности. Слухи о том, что вы здесь проповедуете,кружат, многие знают, что творится в здешнем монастыре, я сам узнал об этом ещезимой, в конце прошлого года. Так что это никакая не тайна. Доносы уже моглидойти до адресатов. Над вами нависла страшная опасность. Майфреда да Пированасгорела на костре в Милане. Спустя пятнадцать лет, в 1315 году, в Свидницесожгли полсотни бегинок…

«А адамитка в Чехии? — подумал он вдруг, — А замученные исожженные пикардки? Дело, которому я себя посвятил, преследует диссидентов не менеежестоко, чем Рим... »

— Каждый день, — отогнал он эту мысль, — может быть днемтвоей гибели, Ютта. Ты можешь погибнуть...

— Ты тоже можешь погибнуть, — прервала она. — Мог полечь навойне. Ты тоже рисковал.

— Да, но не во имя,..

— Иллюзии, да? Давай скажи это громко. Иллюзии. Женскиефантазии.

— Я вовсе не хотел.

— Хотел.

Они замолчали. За окном была августовская ночь. И сверчки.

— Ютта.

— Слушаю тебя, Рейнмар.

— Уедем. Я люблю тебя. Мы любим друг друга, а любовь...Отыщем Царствие Божье в себе. В нас самих.

— Я должна тебе поверить? Что ты откажешься...

— Поверь.

— Ты жертвуешь ради меня многим, — сказала она после долгойпаузы. — Я это ценю. Я еще больше люблю за то. Но если мы откажемся отидеалов... Если ты откажешься от своих, а я от моих... Я не могу противитьсямысли, что это было бы, как...

— Как что?

— Как endura[293]. Без надежды на consolamentum[294].

— Ты говоришь как катарка.

— Монсегюр живет, — шепнула она, прижав губы к его уху. —Грааля до сих пор не нашли.

Она прикоснулась к нему, прикоснулась и пронзила нежной, ноэлектризующей лаской. Когда она поднялась на колени, ее глаза пылали во тьме.Когда склонялась к нему, она была медленно мягкой, как волна, поглаживающаяпесок пляжа. Ее дыхание было горячим, горячее ее губ. Самсон был прав, успелподумать Рейневан, прежде чем блаженство отняло у него способность мыслить.Самсон был прав. Это место — моя Огигия. А она — моя Калипсо.

— Монсегюр живет. — Прошло несколько мгновений, прежде чемон услышал ее громкий шепот. — И выживет. Не поддастся и никогда не будетзавоеван.

Август 1428 года был жарким, прямо-таки непереносимая жарастояла до середины месяца, до дня Успения Девы Марии, который в народе называлипраздником Матери Божьей Злаковой. Сентябрь тоже выдался очень теплым. Серьезнопогода начала портиться лишь после Матвея. Двадцать третьего сентября пошелдождь.

А двадцать четвертого возвратились старые знакомые.

Первый сигнал о возвращении старых знакомых принесли — припомощи безотказного монастырского садовника — слухи, вначале туманные инеопределенные, со временем все более конкретные. На рынке в Бжеге кто-торазбросал листовки, изображающие козлоголовое страховидло в папской тиаре нарогатой голове. Спустя несколько дней такие же по стилю картинки появились вВензове и Стшелине — на них была изображена свинья, украшенная митрой, а неоставляющая сомнений надпись гласила: Conradus episcorus sum[295].

Спустя несколько недель случилось нечто более важное.Неназванные исполнители — слухи довели их количество до двадцати человек —напали и убили стилетами на вроцлавском рынке господина Руперта фон Зейдлица,заместителя шефа контрразведки Свидницы, известного жестокими преследованиямилюдей, подозреваемых в прогуситских симпатиях. От удара ножом скончался вГродкове писарь из ратуши, похвалявшийся тем, что выдал больше сотни людей. ВСобутке болт из арбалета настиг — на амвоне — приходского из Святой Анны,особенно взъевшегося на слишком свободомыслящих прихожан.

В пятницу после Матвея, двадцать четвертого сентября — ещепрежде чем до монастыря дошел слух о старосте, заколотом стилетами в совсемблизлежащем Пшеворне, — в Белой Церкви появились Бисклаврет и Жехорс.Разумеется, за калитку их не впустили, и они ожидали Рейневана в монастырскойгрангии. Около колодца. Жехорс смывал в корыте кровь с рукавов кабата. ОбдиралаБисклаврет бесцеремонно мыл липкую от крови наваху.

— Конец лентяйству, дорогой брат Рейнмар, — Жехорс отжалвыстиранный рукав, — работа ждет.

— Такая? — Рейневан указал на кровавую пену, стекающую скорыта.

Бисклаврет фыркнул.

— Я тоже тебя люблю, — съехидничал он. — Тоже соскучился ирад видеть в добром здравии. Хоть вроде бы малость исхудавшего. Это тебя посттак допек? Монастырская еда? Или интенсивные занятия любовными играми?

— Убери, черт подери, свой нож.

— А что? Не нравится? Действует на тонкие чувства? Вижу,изменил тебя этот монастырь. Полгода назад, в Желязне под Клодзком, ты на моихглазах голыми руками удушил человека. Из личной мести, ради частного реванша. Ана нас, борющихся за дело, смеешь посматривать свысока? По-господски морщитьнос?

— Спрячь нож, я сказал. Зачем приехали?

— Догадайся. — Жехорс скрестил руки на груди. — Адогадавшись, собирайся. Мы же говорим, есть работа. Фогельзанг контратакует, аты все еще Фогельзанг, никто тебя из Фогельзанга не отчислил и от обязанностейне освободил. Прокоп и Неплах отдали приказы. Касающиеся также и тебя. Знаешь,чем грозит неисполнение?