Наконец Филипп отозвался:

– Вы усложняете мне задачу…

Уже предчувствуя, что Филипп готов согласиться, Леонид решил на него нажать:

– Без сына мы никуда не поедем… И в России есть места, где можно спокойно жить и работать…

– С трудом верится… – усмехнулся в Абакане Филипп. – Ну, хорошо, я подумаю. На связь выйду завтра, в это же время… Спокойной ночи… – и он отключился.

– А говорили, связь в шесть утра… – укоризненно сказал Леонид старику, который сидел на чурбаке и насупленно слушал их разговор.

Тот поднял на него тяжелый взгляд и ответил:

– А ты меня не кори! А как засыплется мой племяш с вами?! Последнюю связь с родней потеряю!

– Ничего с вашим племяшом не случится! – пообещал ему Федор. – Я их лично до границы провожу и вам радирую…

– И на том спасибо! – буркнул старик. – Ну, пошли, что ли…

Он встал в дверях, ожидая, когда гости выйдут из его «радиорубки», однако не пошел вместе с ними на жилую половину, а, тщательно заперев дверь, направился к своим животным.

Когда Федор с Леонидом вернулись к Есении, нетерпеливо ожидавшей их в комнате, она взволнованно поднялась из-за стола, глядя на Леонида большими тревожными глазами. Ее состояние особенно выдавали пальцы, нервно теребившие полы меховой жилетки, которую одолжил ей Григорий Тарасович.

– Все нормально. Он подумает и завтра с нами свяжется, – сказал Леонид, понимая, что она хочет у него спросить.

Есения кивнула и с облегчением опустилась на лавку.

– А как он вообще среагировал? – поинтересовалась она.

Леонид не успел ответить – вернулся насупленный Григорий Тарасович. Не глядя на гостей, он прошел к лежанке и, сев на табурет рядом, начал, покряхтывая, снимать валенки, по всей видимости, готовясь ко сну.

Есения переглянулась с Леонидом и нерешительно поднялась.

А Григорий Тарасович, сняв валенки, демонстративно взбил подушку, после чего забрался на лежанку и, отвернувшись, пробурчал в стену:

– Как спать соберетесь, не забудьте свет погасить.

– Я тогда тоже пойду, спокойной ночи, – шепотом сказала Есения и, слегка пожав руку Леонида чуть выше локтя, быстро направилась к двери в свою комнату.

Когда она вышла, Федор подошел к лежанке, на которой лежал Григорий Тарасович и, встав у головы, спросил:

– Отец, мы тебя чем-то обидели?

Плечи Григория Тарасовича дернулись, потом он повернулся лицом к Федору и с насмешкой посмотрел на него:

– Какой я тебе отец? Тоже мне, сынок нашелся…

– Григорий Тарасович, голубчик, а, действительно, что случилось? Почему вы сердитесь на нас? – вмешался Леонид, не понимая, в связи с чем создалась конфликтная ситуация.

– А я скажу вам почему! – старик рывком приподнялся и сел на лежанке, поджав под себя одну ногу. – Потому, что вы используете моего племянника. Он рискует ради вас, а вы, как гнилые нитки – дёрни вас посильнее – поползете…

– Куда это мы поползем? – спросил Леонид, сделав вид, что не понял, хотя внутри у него что-то виновато шевельнулось, ведь они, действительно, собирались использовать Филиппа. Однако он поспешил отогнать все сожаления прочь – во-первых, Филипп тоже был не подарок, во-вторых, он был врагом его родины, пусть и покидаемой, но родины. И неизвестно еще, какую судьбу им с Есенией он приготовил.

– Не «куда», а… Не прикидывайся дурачком! – оборвал его старик. – Мне Филипп все рассказал!

«И когда это Филипп успел?» – удивился про себя Леонид.

– И что именно он вам рассказал, что так настроил против нас? – спросил он.

Но Федор вдруг аккуратно отодвинул Леонида и, сев рядом с Григорием Тарасовичем, положил руку ему на плечо и что-то тихо зашептал в ухо. Леонид удивленно воззрился на них.

– Лёньша, ложись спать! – приказал Федор, не глядя на него.

Леонид послушно полез на печку, хотя спать ему совсем не хотелось.

Растянувшись на теплой печи и с удовольствием ощущая свежее распаренное тело, он стал прислушиваться к бормотанию Федора, но так ничего и не смог разобрать.

Минут через десять Федор поднялся с лежанки и уложил Григория Тарасовича на бок. Тот был какой-то странный, вялый, и даже не стал возражать, когда Федор подоткнул ему, как ребенку, одеяло, а сразу же уснул, тихонько захрапев.

Леонид свесил голову с печки:

– Федор, ты что это с ним сделал?

– По душам поговорил, кресанием называется, – ответил тихо Федор, выключая свет.

– Ну и что его беспокоит? – в темноте голос Леонида прозвучал несколько зловеще.

– А беспокоит то, что его любимый племянник, подневольный раб ЦРУ, вынужден покинуть нашу страну, доставляя по заданию руководства в Америку нас, дюже опасных и важных людей, – сказал Федор, забираясь на печку. – А старику это не нравится, он уже прикипел душой к племяннику и не хочет, чтобы тот уезжал. К тому же его мучают дурные предчувствия.

– Это он тебе сказал? – поежившись, спросил Леонид.

– Нет, его предчувствия я сам увидел…

– Как это? – удивился Леонид.

– Как темный вихрь, несущийся навстречу тому, кто его ждет, – объяснил Федор.

– И что этот вихрь означает? – осторожно задал вопрос Леонид.

– Что он может смести и того, кто стоит рядом…

– Ты прямо как в страшных сказках высказываешься, – недовольно заметил Леонид. – Объясни хоть…

– Тот, кто ждет беду, – натягивает ее на себя. Скорость у нее, когда она несется к своему творцу, большая, а выглядит все это, как темный вихрь, сметающий всех: и бедового, и того, кто рядом.

– То есть нам нужно держаться от Григория Тарасовича подальше? – сообразил Леонид.

– Вот-вот. Завтра будем говорить с Филиппом, чтобы он не тянул там резину.

– Слушай, Федор, а, может, мы сами как-нибудь попробуем выбраться из страны, а? – спросил Леонид. – У меня есть документы иностранного подданства на нас с Есенией. Может, ты нас доведешь до какого-нибудь города, откуда летают самолеты, ты же эти места хорошо знаешь, и мы попытаемся тихо отвалить?

– Думаю, что нас ждут уже во всех аэропортах, и на что надеется Филипп – не понимаю… – Федор покачал головой и, помолчав задумчиво, сказал: – Слушай, рассказывали, что в пятидесятых годах погранцы обнаружили необычное «окно» на границе: один знающий человек водил в Китай контрабандистов по дну промерзшей таежной речки, которая пересекала границу и шла вглубь на территорию Китая. Бывают такие года, когда в одночасье падают сильные морозы, в реках моментом промерзает исток, обезвоживая русло. И тогда получается, что первый лед, зацепившись за берега, превращается в крышу или потолок, и между оставшимся хилым течением и льдом образуется воздушное пространство, иногда до метра с лишним высотой. Вот эти лазутчики и входили под лед такой реки километра за три до границы и, проползая по руслу, выходили километра через два после нее. А наверху следов не было никаких…