Совсем как он. Самурай сейчас тоже теряет разум и человеческий облик. Самурай становится зверем. Самурай чует запах падали. Запах смерти.

Но я не плачу, сын. Я верю в «Отряд-512» и в «Хатиман» – твое великое дело. Настанет день, и ты создашь воинов, несущих смерть и неуязвимых для смерти. И да свершится возмездие…

Вот что за цель была раньше у самурая! Он вспомнил. Самурай хотел отомстить. Пытался сделать из людей еще самураев. Идеальных воинов – несущих смерть и неуязвимых для смерти. Но вместо самураев у него получились Звери. А вместо живой воды получилась мертвая.

Теперь самурай и сам становится Зверем.

Но он успеет. Самурай успеет сделать вакцину. Самурай уже смешал все ингредиенты. Самурай уже добавил туда свою кровь. Кровь пробуждающегося Зверя. Осталось добавить что-то еще. Последнее в списке. Тут на бумажке написаны знаки. Но самурай уже не может их прочитать…

Я помогу тебе

Самурай слышит голос Старшей Матери у себя в голове. Потому что он теперь в ее стае.

– Кровь Первородного Зверя, – сказала Аньли. – Такая, как у меня и моих сестер, самурай. Вот что тебе осталось добавить.

Она закатала рукав халата, который сняла с себя и отдала ей сестрица Тин, – халат из красной парчи с золотыми нитями, халат Старшей – и укусила себя за запястье, глубоко вонзив зубы в кожу над вздутой веной. Сегодня полная луна; кровь Первородного Зверя стремится и взывает к луне.

– Вот, самурай. Возьми мою кровь.

Ояма трясущейся рукой набрал кровь в пипетку и застыл в полуприседе – как будто забыл, что ему полагается дальше сделать – то ли добавить содержимое пипетки в мензурку, то ли опуститься на четвереньки.

– Какой он жалкий, – шепнула Нуо вроде бы на ухо Тин, но так, чтобы Аньли тоже слышала. – Едва ли у него что-то получится.

– Не будем ставить под сомнение слова нашей старшей сестры, – беззаботно отозвалась Тин. – Она же сказала, что это лучший биохимик в Японии.

– Вы, сестры, тоже дайте ему свою кровь, – сказала Аньли.

Биюй, средняя из сестер, покосилась на Тин – напудренное лицо старшей сестры оставалось непроницаемым – и нерешительно закатала шелковый желтый рукав.

– С каких это пор отступница нами командует?! – возмутилась Нуо.

Аньли равнодушно пожала плечами, не глядя на младшую:

– Младшие сестры ублажают старших сестер и им подчиняются. Таков закон стаи. – Она повернулась к Тин. – Или, пока меня не было, закон изменился?

– Закон остался прежним, сестра, – с кивком ответила Тин. – Мы младше тебя, а значит, исполним все, что ты скажешь. – Она закатала рукав и прокусила кожу на локтевом сгибе.

Биюй с Нуо последовали ее примеру. Когда Ояма приблизился к ним с пипеткой, Нуо скривилась:

– Он воняет бездомной псиной.

– У самурая есть стая, – пробормотал Ояма, дрожащими пальцами капая кровь Первородных в мензурку. – Теперь у самурая есть стая.

– У зверя есть стая, – поправила Аньли. – У самурая есть господин. Или госпожа.

Последняя алая капля повисла на горлышке мензурки снаружи, и Ояма слизнул ее, быстро и воровато, как будто боялся, что его остановят.

У крови не было вкуса.

– У зверя есть стая, – произнес он деревенеющим языком. – У самурая есть госпожа. Ее зовут Старшая Мать.

– Он не из нашей стаи! – прошипела Нуо.

– Сегодня ты так много тревожишься, моя милая. – Тин погладила младшую сестру по волосам, намотала на палец длинную черную прядь, прильнула ртом к белоснежной щеке Нуо, и на алых ее губах осело пятнышко пудры – как пыльца свежесожранной бабочки-капустницы, как первая робкая плесень на перезрелой ягоде вишни. – Не мучь себя… – Тин сложила губы трубочкой и подула Нуо в покрытый испариной и пудрой висок, как бы стараясь ее освежить, но изо рта ее пахнуло сытой духотой лисьей пасти. – Заткнись и залижи нашей старшей сестре Аньли укус на запястье, – она резко оттолкнула Нуо, и в руке ее остался оторванный клок волос, закрученный вокруг пальца черной спиралью.

Аньли, не глядя на младшую сестру, повернула руку прокушенным запястьем наружу. Нуо опустилась на колени и стала зализывать ранку, стараясь задевать ее верхними зубами, чтобы было больнее.

Мы идем по лесу – я и женщина, которая меня предала. Я несу чемоданчик с грязным, проклятым золотом – чтобы отдать его за жизнь ее дочери. Она первая прерывает молчание:

– Таких, как мы, в Китае зовут хулицзин. Ты что-то слышал об этом?

– Мне кто-то рассказывал, но я не помню, кто именно, – мой голос кажется мне чужим, как будто не я, а кто-то, кого я забыл, говорит с этой женщиной. – Лисы-оборотни. Никогда не стареют. Питаются жизненной силой мужчин. Местное суеверие. Сказка.

– Теперь ты тоже в этой сказке, Максим. Я предавала тебя, потому что должна была спасти свою дочь, – она задирает голову и смотрит на полную, в зените, луну. – В обмен на информацию о тебе Юнгер обещал вакцину для Насти. Без этой вакцины она не переживет превращение.

Я говорю ей:

– Врешь.

Но я вижу, что она искренне верит в эту глупую сказку.

– Люди беспомощны, – она все смотрит и смотрит на сияющий диск луны. – Без клыков. Без когтей. Без шерсти. Люди медлительны, потому что ходят на двух ногах. Их бессилие уравновешивается только их злобой. Дикой злобой, которой нет у зверей. Никакому зверю не придет в голову взять в заложники чужого детеныша… Ты идешь слишком медленно. Максим, ты идешь слишком медленно, а времени нет. Дай мне золото. Я пойду первой.

Это так нелепо, что мне хочется обнять ее – наивную, жалкую.

– Ты действительно веришь, что умеешь двигаться быстрее других людей?

– Слово «других» тут лишнее. Я умею двигаться быстрее людей, – она вдруг опускается на четвереньки. – Поставь на землю чемодан и отвернись. Не смотри.

Я делаю, как она просит.

За спиной я слышу короткий, утробный стон. И в ту же секунду ветер приносит знакомый запах. Запах погреба и увядших цветов. Вероятно, где-то рядом в лесу только что умер зверь…

Я выжидаю еще секунд пятнадцать и оборачиваюсь.

Нет ни чемодана, ни женщины.

В темном месиве палых листьев, в осенней грязи, запрокинув острую морду к луне, валяется золотой идол – лисица с двумя хвостами.

Лиза вынула ее из чемодана и оставила мне. Или она просто выпала.

– Вакцина готова? – Старшая Мать переводит тревожный взгляд с ампул на своды грота, как будто видит через толщу камней полную луну. – У нас мало времени! Отвечай!