Он перетащил стул из кухни и теперь сидел на нем верхом,опираясь подбородком на руку, которую положил на спинку. Рози и Билл уместилисьна диванчике, воображавшем себя настоящей софой. С момента первого звонка Розипрошло чуть больше часа. Стонущего соседа с верхнего этажа отправили на машинескорой помощи в истсайдскую больницу с раной, которую один из прибывшихсанитаров описал следующим образом: «Неглубокая царапина со значительнымипретензиями».

Так что суматоха к этому времени поулеглась. И это Хейлунравилось. Только одно могло улучшить его настроение еще больше— узнать, где вданный момент находится Норман Дэниеле, из-за которого все заварилось.

— Один из присутствующих здесь инструментов плохо настроен,— изрек Хейл. — и портит звучание целого оркестра.

Рози и Билл переглянулись. Хейл заметил откровенноенепонимание в глазах Билла: что касается Рози, ее взгляд вызывал некоторыесомнения. Что-то в нем мелькало, но что именно, он никак не мог определить.Что-то, о чем она предпочитает умалчивать.

Он медленно перелистал блокнот, просматривая сделанныезаписи— не спеша, желая заставить их волноваться. Но ни он, ни она не проявлялини малейших признаков нервозности. Хейла удивила способность Рози сохранятьтакое спокойствие — если, конечно, его убежденность в том, что она что-тоскрывает, верна, — но он, видимо, с самого начала забыл одну важную деталь илине придал ей значения. Несмотря на то, что Рози ни разу не присутствовала нанастоящем допросе подозреваемого, ей довелось выслушать тысячу отчетов и статьсвидетелем множества оживленных обсуждений, когда молча подносила гостям мужанапитки или меняла наполненные пепельницы. Так что его методы для нее не новы.

— Ну хорошо, — проговорил Хейл, убедившись, что никто из нихне намеревается дать ему хотя бы маленькую зацепку. — Итак, в нашихрассуждениях мы достигли следующей точки. Норман появляется здесь. Норманукаким-то образом удается убить Элвина Демерса и Ли Бабкока. Труп Бабкока онустраивает на пассажирском сиденье, Демерс оказывается в багажнике, Норманразбивает лампочку в вестибюле, затем спускается в подвал и выводит из строяпредохранители, судя по всему, наугад, хотя все они четко помечены на схеме навнутренней стороне дверцы распределительной коробки. Почему? Мы можем толькодогадываться. Мотивы поступков сумасшедшего нам неизвестны. Затем онвозвращается к полицейской машине и исполняет роль одного из патрульных. Когдавы приходите домой, он бросается за вами вдогонку — пытается выпустить кишки измистера Штайнера, мчится за вами вверх по лестнице, открывает пальбу по мистеруБрискоу, пожелавшему принять участие в потехе, потом взламывает дверь. Пока всеправильно, так?

— Да, наверное, — пожала плечами Рози. — Все происходило такбыстро… но, думаю, вы верно излагаете события.

— Затем следует часть, которая не вмещается у меня в голове.Вы вдвоем прячетесь в шкафу…

— Да.

— …Норман врывается в комнату, как Фредди Джейсон или кактам зовут этого героя фильма ужасов…

— Ну, не совсем как…

— … мечется по комнате, как разъяренный бык, задерживается вванной достаточно долго, чтобы проделать пару дырок в душевой занавеске… апотом убегает. Вы хотите сказать, что все произошло именно так.

— Именно так, — подтвердила она. — Разумеется, мы не видели,как он метался по комнате, потому что находились в шкафу, зато слышали все.

— Бешеный больной полицейский проходит через все круги ада,чтобы разыскать вас; на него мочатся, ему сворачивают нос, он убивает двухполицейских, и что потом? Он продырявливает душевую занавеску и убегает? Вы этохотите мне сказать?

— Да. — Она видела, что нет смысла что-то добавлять.

Лейтенант не подозревал ее в чем-то незаконном — с самогоначала относился к ней гораздо милосерднее, чем если бы она являласьподозреваемой, — но если Рози попытается усилить простое утверждениедополнительными доводами, тявканье терьера может затянуться на всю ночь, а унее и без того разболелась голова.

Хейл перевел взгляд на Билла.

— Вы тоже утверждаете, что все произошло именно так?

Билл отрицательно покачал головой.

— Я ничего не утверждаю, — возразил он. — Последнее, что яотчетливо помню, — это когда остановил мотоцикл у полицейской машины. Сильныйтуман. Дальнейшее — сплошной туман.

Хейл в бессилии раздраженно стукнул кулаком по спинке стула.Рози взяла руку Билла, положила себе на колено, накрыла своей ладонью иулыбнулась ему милой улыбкой.

— Все в порядке, — успокоила она Билла. — Уверена, в своевремя ты все вспомнишь, вот увидишь.

6

Билл обещал остаться ночевать у нее. Он сдержал своеобещание — и уснул как только голова его прикоснулась к подушке, для этогослучая позаимствованной на маленьком диванчике. Рози ничуть не удивилась. Оналежала рядом с ним на узкой кровати, глядя на ватный в свете уличного фонарятуман за окном, ожидая, когда потяжелеют веки. Но сон не приходил. Сообразив,что уснуть быстро ей не удастся, она встала, подошла к шкафу, включила свет исела перед картиной, скрестив под собой ноги.

Неподвижный лунный свет лишал изображенные на картинепредметы четких очертаний. Храм виделся бледной призрачной полутенью. Над нимкружили едва различимые хищные птицы. «Попируют ли они плотью Нормана сегодня,когда встанет солнце?» — подумала она. Скорее всего, нет. Мареновая Розаотправила Нормана туда, куда птицы не заглядывают.

Она смотрела на картину еще какое-то время, затем провела поней рукой, ощущая кончиками пальцев шероховатость затвердевшей краски наполотне. Прикосновение успокоило ее. Она выключила свет и улеглась на кровать.В этот раз сон пришел очень быстро.

7

В первый день жизни без Нормана она проснулась — и разбудилаБилла — очень рано. Она проснулась от собственного крика.

— Я плачу! Я плачу! О Боже, ее глаза! Ее черные глаза!

— Рози! — воскликнул он, тряся ее за плечо. — Рози!

Она посмотрела на него, сначала не узнавая, чувствуя, чтолицо ее влажно от пота, пропитавшего и ночную рубашку, ощущая прилипшую ко всемвпадинам и выпуклостям тела хлопковую ткань.

— Билл? Он кивнул.

— Да, это я. Я с тобой. С тобой все в порядке. Мы в полномпорядке.

Невольно содрогнувшись, она прижалась к нему всем телом,наслаждаясь исходившим от него спокойствием, которое очень скоро превратилось внечто совсем другое. Она лежала под ним, сжимая правой рукой запястье левой,прижимая его к себе, и когда он проник в нее (прежде, с Норманом, она никогдане знала ни такой нежности, ни такой уверенности), взгляд ее обратился кджинсам, валявшимся на полу рядом с кроватью. В кармашке для часов пряталаськрохотная керамическая бутылочка, где оставалось, насколько она могла судить,по крайней мере три капли горьковатой черной воды — а то и больше.