прядь. В ее курносом широкоротом веснущатом лице была такая печальная привлекательность, какой он никогда раньше не встречал среди морского народа.

— Может случиться, я больше не увижу тебя, Тауно, — сказала она так тихо, что даже стоявшие рядом не расслышали ее слов, — и я уверена, что сейчас не могу и не должна высказать все. что переполняет мое сердце. Но я стану молиться за вас, чтобы, если тебе суждено будет встретить смерть в этой схватке ради твоей сестры, Господь дал тебе в последний момент ту чистую душу, которую ты заслуживаешь.

— О, ты так... добра, но... Знаешь, я твердо намерен вернтуться.

— На рассвете я подняла ведро морской воды, — прошептала она, — и начисто вымылась. Ты поцелуешь меня на прощанье?

Тауно молча поцеловал ее.

— За борт! — тут же крикнул он и прыгнул первым.

Шестью футами ниже море приняло его с радостным всплеском и обволокло своей животворной силой. Целую минуту он упивался его вкусом и прохладой, и лишь потом скомандовал:

— Опускайте.

Моряки спустили на воду нагруженный плот. Тот остался на поверхности — вес его груза точно уравновешивал подъемную силу. Тауно отвязал веревки. Люди столпились у борта. Полукровки помахали руками — не морякам, а ветру и солнцу — и ушли под воду.

Сделать первый вдох в море всегда легче, чем первый вдох воздуха — надо лишь выдохнуть, а затем расправить губы и грудь. Вода входит в тебя, пощипывая рот, ноздри, горло, легкие, пропитывает органы, кровь и все тело до самого малого волоска и ногтя. Такая нежная встряска переключает организм на подводную жизнь: тончайшие телесные соки начинают разлагать сам жидкий элемент, образуя вещество, в равной мере поддерживающее жизнь рыбы, зверя, плоти и огня; сквозь ткани просеивается соль, внутренние печи разгораются в полную мощь — теперь это уже не прежние тлеющие светильники.

И именно в этом кроется причина немногочисленности морского народа. В море им требуется гораздо больше пищи, чем человеку на берегу. Скудный улов или болезнь среди китов могут стать причиной голодной смерти целого племени. Море дает, но оно и отнимает.

Дети Агнетты окружили неуклюжий груз, ухватились за него и пошли в глубину.

Поначалу вода вокруг них напоминала по цвету молодую листву и старый янтарь. Вскоре начали сгущаться сумерки — прошло совсем немного времени, и мрак поглотил последние остатки света. Несмотря на возбуждение, они ощутили холод. Их обволакивала тишина. Они направились к глубинам, неизвестным в Каттегате, да и во всей Европе — здесь был океан.

— Подождите, — сказал Тауно на языке морских людей, предназначенном для разговора под водой, языке низких звуков, пощелкиваний и причмокиваний. — Плот опускается спокойно? Вы сможете его удержать?

— Да, — ответили Кеннин и Эйджан.

— Хорошо. Тогда здесь меня и ждите.

Они не стали возражать, выказывая чрезмерную смелость. План был составлен, и теперь они подчинялись ему с готовностью тех, кто должен уважать большую глубину. Тауно, самому сильному и опытному, предстояло отправиться на разведку.

У каждого из них к левому предплечью был пристегнут фонарик из Лири. Это был пустотелый хрустальный шар, наполовину обложенный полированными серебряными пластинками; другой половине была придана форма линзы. Точно такие шары освещали дома морских людей — в них обитали крошечные морские животные, светящиеся в темноте. Отверстие в шаре, затянутое мельчайшей сеткой, не давало им уплыть и пропускало внутрь воду. Шар покоился в ящике из костяных пластинок с заслонкой. Сейчас заслонки фонариков были опущены.

— Да пребудет с тобой удача, — сказала Эйджан.

Трое обнялись в темноте. Тауно стал погружаться.

Он опускался все ниже и ниже. Он не мог представить, что его мир может стать еще более темным, унылым и застывшим, но именно это происходило вокруг. Снова и снова ему надо было напрягать мускулы груди и живота, уравновешивая внешнее давление с давлением внутри организма, но даже после этого он продолжал ощущать тяжесть каждого нового фута глубины.

Наконец он почувствовал (как ночью человек способен почувствовать перед собой стену), что приближается ко дну. Он уловил запах... вкус... ощущение... прогорклой плоти — вода еле уловимо пульсировала, протекая через жабры спрута.

Тауно поднял заслонку фонаря. Луч был слаб и не проникал далеко, но чувствительным глазам юноши света хватало. По его телу пробежал трепет восторга.

Под ним простирались целые акры руин. Аверорн некогда был велик и выстроен целиком из камня. Большинство зданий превратилось в бесформенные холмики на илистом дне. Но вот его глаза различили башню, похожую на обломанный зуб в челюсти мертвеца, а чуть подальше — наполовину обрушившийся храм и грандиозные колоннады вокруг статуи божества, сидящего перед своим алтарем и смотрящего в вечность незрячими глазами. Неподалеку находились могучие развалины замка, чьи укрепления теперь охраняли зловещие светящиеся рыбы. А вот и гавань — видны холмы бывших причалов и городские стены; гавань все еще тесно уставлена галеонами; вот дом без крыши, и там скелет мужчины до сих пор пытается заслонить собой скелеты женщины и ребенка; и повсюду, куда ни глянь — распахнутые сокровищницы и кладовые, где мерцают золото и алмазы!

А посередине распростерся спрут. Восемь его тускло поблескивающих щупалец дотягивались до каждого из углов восьмиугольной центральной площади города, на которой было выложено его мозаичное изображение. Два других, самых длинных щупальца, вдвое длиннее «Хернинга», обвивались вокруг колонны на северной стороне площади — там на возвышении стоял диск с тремя лучами: символ побежденного спрутом бога. Отвратительная голова с плавниками мешком распласталась на дне; Тауно успел заметить кривой клюв и темные глаза без век.

Он тут же захлопнул заслонку на фонаре и в полном мраке начал подниматься. Со дна через воду до него донеслась пульсация — ему даже показалось, что мир задрожал. Он направил луч света вниз. Спрут пошевелился. Тауно разбудил его.

Юноша стиснул зубы и отчаянно заработал руками и ногами, отталкиваясь от плотной ледяной воды и не обращая внимания на боль от слишком быстро уменьшающегося давления. Прирожденные чувства подводною жителя подсказали ему направление движения Со дна донесся грохот — спрут потянулся и зевнул, обрушив при этом портик.

На границе света и тьмы Тауно остановился, завис и помигал фонариком. Внизу медленно набухала гигантская тень.

Теперь, пока не подоспеют Кеннин и Эйджан, он должен остаться живым, удерживая спрута на месте и не давая ему ускользнуть.

В центре этого поднимающегося грозового облака злобно сверкнули глаза. Щелкнул клюв, длинное щупальце начало разворачивать кольца, протягиваясь к