нему. Оно было покрыто присосками, и каждая из них была способна вырвать ему ребра. Тауно едва успел увернуться. Щупальце приблизилось, разворачивая петлю за петлей, и он по рукоятку вонзил в него кинжал. Кровь, хлынувшая из щупальца, когда он вырвал лезвие, оказалась по вкусу похожей на крепкий уксус. Удар щупальца отбросил Тауно прочь. Он закувыркался, сжавшись от боли и головокружения.

Теперь к нему потянулись сразу два щупальца. «Кто я такой, чтобы сражаться с богом?» — мелькнуло у него в голове. Он ухитрился снять с плеча гарпун, и за мгновение до того, как его должно было стиснуть сокрушительное объятие, метнулся вперед со всей скоростью, на какую еще был способен. Быть может, удастся вонзить острие в пасть спрута.

Оглушительный визг швырнул его в беспамятство.

Минутой позднее он очнулся. Голова его раскалывалась, в ушах звенело, вода вокруг бурлила. Эйджан и Кеннин поддерживали его с боков. Полуоглушенный, он взглянул вниз и разглядел уменьшающуюся угольно-черную тень. Тонущий спрут извивался и колотил щупальцами.

— Взгляни, ты только взгляни! — ликующе воскликнул Кеннин, направляя вниз луч фонарика.

Пробившийся сквозь кровь, сепию и бурлящую воду тусклый свет выхватил из темноты извивающееся от боли чудовище.

Брат и сестра успели подвесить над ним свое оружие и перерезали удерживающие его на плоту веревки. Копье с прикрепленным к нему камнем, весом не менее тонны, пронзило тело спрута.

— Ты ранен? — спросила Тауно Эйджан; ее голос с трудом пробился сквозь грохот и шум. — Сможешь нам помочь?

— А что мне еще остается? — пробормотал он в ответ и потряс головой. Туман перед глазами немного рассеялся.

Спрут опустился на некогда убитый им город. Рана от копья, хотя и опасная, не оборвала его холодную жизнь, да и вес камня был не настолько велик, чтобы не дать ему вновь подняться. Но зато теперь на него была наброшена огромная сеть.

И сейчас детям водяного предстояло закрепить на развалинах Аверорна привязанные к краям этой сети якоря.

Отчаянна была их работа. Гигантское тело билось, могучие щупальца перемолачивали воду и хватали все, до чего могли дотянуться. Взмученный ил и тошнотворная черная жидкость слепили глаза и забивали легкие вонючими облаками; вызывая кашель; веревки хлестали, спутывались и рвались; под чудовищной силы ударами рушились стены; оглушительные вопли спрута звоном отдавались в голове, продавливая барабанные перепонки; щупальца, облепленные острыми ракушками, били детей водяного и отшвыривали в стороны, железистый привкус их собственной крови сметался с кислотным вкусом крови спрута, и когда им удалось наконец пригвоздить его ко дну, они были полумертвыми от усталости.

Но спрут теперь был обездвижен, и они поплыли к тому месту, где пульсировала и дергалась исполинская голова, щелкая клювом под стиснувшими ее путами, а под сетью клубком змей извивались щупальца. Сквозь мутную темноту они взглянули в его широкие настороженные глаза. Спрут перестал биться, и слышался лишь шорох протекающей сквозь его жабры воды. Он уставился на них немигающими глазами.

— Ты был храбр, наш морской брат, — сказал Тауно. — И потому знай, что мы убьем тебя не ради корысти.

Он выбрал правый глаз, Кеннин — левый, и каждый из них вонзил по гарпуну до самого конца древка. Но спрут не перестал дергаться; они пустили в него вторую пару гарпунов, затем и оружие Эйджан. Кровь спрута и его муки заставили их быстро отплыть в сторону.

И вскоре все кончилось. Какое-то острие достигло мозга и пронзило его.

Полукровки поплыли из Аверорна к солнечному свету. Вырвавшись на воздух, они увидели шлюп, качающийся на крутых волнах, поднятых схваткой в глубине. Тауно и Эйджан даже не стали тратить силы на освобождение легких, хотя воздухом им было дышать легче, чем водой. Они остались на поверхности, слегка пошевеливая руками, позволяя океану успокаивать и баюкать их стонущие от боли тела — оба упивались наслаждением жизнью. Лишь более молодой Кеннин крикнул столпившимся у борта побледневшим матросам:

— Мы победили! Спрут мертв! Сокровища наши!

Услышав его слова, Нильс вскарабкался по выбленкам и закукарекал. Из глаз Ингеборг брызнули слезы. Моряки испустили подозрительно короткий торжественный крик и после этого поглядывали в основном на Ранильда.

В волнах мелькнули две стайки дельфинов — им не терпелось узнать новости.

Но дело еще не было доведено до конца. Ранильд передал пловцам длинный канат с грузом и крюком на конце и привязанным к нему мешком. Полукровки снова нырнули.

Светящиеся рыбы, слишком быстрые для щупалец спрута, уже набросились на его мертвую тушу.

— Давайте сделаем дело и уплывем отсюда как можно скорее, — сказал Тауно.

Его спутники согласились — им тоже было не по душе раскапывать гробницы.

И они занялись этим лишь ради Ирии, ставшей теперь Маргарет. Снова и снова наполняли они мешок монетами, блюдами, кольцами, коронами и слитками; снова и снова подмешивали к крюку золотые сундуки, канделябры и статуи богов. Такую длинную веревку бесполезно было дергать, подавая сигнал и моряки просто выбирали ее каждые полчаса. Вскоре Тауно понял, что к ней следует привязать и фонарь, потому что, хотя море над их головами и успокоилось, «Хернинг» понемногу дрейфовал, и веревка ни разу не опустилась дважды на одно и то же место. В промежутках дети водяного разыскивали новые сокровища, отдыхали или перекусывали сыром и вяленой рыбой — это клала в мешок Ингеборг.

Так продолжалось, пока Тауно устало не произнес:

— Нам говорили, что хватит нескольких сотен фунтов. Клянусь, мы подняли целую тонну. Жадный человек становится несчастливым. Заканчиваем?

— Да, да, конечно. — Эйджан вгляделась во мрак, едва освещенный тусклым светом их жалкого фонарика, вздрогнула и приблизилась к старшему брату. До сих пор Тауно очень редко видел ее испуганной.

Кеннин, однако, был другого мнения.

— Я начинаю понимать, почему наземные жители так любят грабить, — с усмешкой сказал он. — В бесконечности поиска этих безделушек удовольствия не меньше, чем в бесконечности эля или женщин.

— Не так уж они и бесконечны, — возразил более практичный Тауно.

— Почему же? Разве не будет бесконечностью то, что ты не сможешь исчерпать за всю свою жизнь — ни потратить все золото, ни выпить весь эль, ни полюбить всех женщин? — Кеннин рассмеялся.

— Не принимай его слова всерьез, — прошептала Эйджан на ухо Тауно. — Он еще мальчик, и мир для него — открытие.

— Да я и сам не старик, — заметил Тауно, — хотя лишь троллям известно, что я почти ощущаю себя