Сфайрат приподнимает бровь: к тем же, каким пришли и вы. В виске колет сильнее, они стараются проникнуть глубже. Вэлиан.

«Не дракон, а Дракон. Ты для меня воплощение того, какими должны быть древние ящеры…»

— К каким выводам ты пришел, Сфайрат?

— К тем же, что и раньше. Фаэдирцы нашли повод и очень сильно притянули за уши эту историю, чтобы единолично контролировать действие Договора. Я и сейчас повторю, поступок Жанны был ее решением, и я не стал вмешиваться, даже если результатом этого была ее смерть. Да, она была человеком, да я симпатизировал ей, но не стал бы ни убивать, ни спасать ее.

На несколько минут воцарилось молчание.

— Даже из чувства сострадания, чтобы облегчить ее смерть?

— Даже поэтому. Старейшины, сначала вы вменяли в вину убийство, несмотря на то, что ее останков так и не нашли, теперь вы ставите мне в вину сострадание?

Это правда, от легендарной французской девушки-героини не осталось ничего, только пепел. И это было дополнительным аргументом в цепочке доказательств и предположений, если бы не одно «но» настоящий виновник и свидетель «торжества» был далеко от залы, как тогда, так и сейчас.

Сфайрат смотрит перед собой, не обращая внимание на режущий глаза свет. Драконы молчали, Сфайрату хотелось узнать, чем же, наконец, это все закончится. Прошло столько времени, можно было сотни раз кости перемыть.

— Зачем им это? Это тяжкое бремя: соблюдать все условия, контролировать наш мир и этот. Это очень серьезные обвинения, Сфайрат.

— Это не обвинения, а мысли. Уверен, вы и сами пришли к таким выводам за столь долгое время.

Сфайрат поворачивает голову к неожиданно прозвучавшему одиночному голосу.

— Вероятно, для кого-то это не является серьезным препятствием. За всю историю взаимоотношений фаэдир и драконов у нас было достаточно много острых моментов… С самого начала цепочка их доказательств строилась на показаниях очевидца, на допросе которого вам не дали присутствовать, оставив довольствоваться словом императора. Все строилось на оскорбленной чести Дэлинэйне, который непросто ручался, а чуть ли не собственноручно допрашивал того, кто принес ему эту весть, тогда как на мой допрос набилось столько народу, словно моя вина уже была доказана, и это был публичный суд. Император настаивал на сохранение инкогнито, переживая за честь и безопасность своего свидетеля, тогда как моя жизнь и репутация вдруг перестали иметь хоть какой-то вес и ценность.

Драконы молчали, отказываясь комментировать его слова и хоть как-то оправдать свое прошлое поведение. Они прогнулись тогда и помимо него, унизили весь драконий род.

— У нас мир и все разногласия забыты.

«Забыты драконами, такова уж их природа мудрейших, — не помнить зла и рассуждать здраво, но не все так миролюбивы и полны всепрощения, не те, кого зовут ангелами в мире людей.

— Ты помнишь Сфайрат, фаэдиры требовали не просто ссылки и изгнания, а показательной смерти, чтобы весь мир видел, что и драконы могут ошибаться. Ты остался жив, и все заслуги за тобой сохранены.

Оглядываясь назад и вспоминая произошедшее когда-то, Сфайрату кажется, что это условие фаэдиры добавили с мыслью: «А вдруг прокатит?» С Рэндаллом бы точно так и произошло, за его спиной нет великих имен славного рода и героических поступков, он просто дракон, который не может толком объяснить, что случилось, и за его спиной Сфайрат, что верит ему, несмотря на его эмоциональность и несдержанность. Он бы не стал убивать того, кого любил, даже если позже к чокнутой девчонке прилипло обвинение, что она была магом, который умудрился обвести его вокруг пальца, прикрывшись своей наивностью и верой в людей.

— Мне, вероятно, стоит благодарить их, с учетом того, что я невиновен? Или моя вина за столько лет была все же доказана? Но я не знаю этого и есть то, о чем мне забыли сообщить?

Совет молчал, все повторялось. Спустя годы его резкий тон сменился на более спокойный, без насмешки, иронии и злого сарказма, без сдерживаемой ярости, что тогда так не понравились и задели драконов. Он прекрасно понимал их, сейчас, спустя время, когда любое противопоставление, любое ослушание вызывает раздражение и желание поставить на место. Он имеет ввиду Вэлиан.

Но не понимал их в мелкой трусости и нежелания противостоять. Он или в самом деле чего-то не знает, или драконы разжирели, расслабились и стали радеть за теплые, насиженные места в своих уютных гротах и пещерах.

Совет безмолвствовал, молчание затягивалось.

— Почему ты не переменил своего мнения по отношению к Молендиуму?

«Потому что после этой истории они закрылись от нас, потому что они продолжили за всей своей любезностью и показной добродетелью считать нас врагами, хотя мы уже пошли на многое, чтобы развеять все прошлые обиды и недоразумения.»

Сфайрат заглушил яростные мысли, потому что и на эти доводы драконы найдут оправдание поведению фаэдирцам с присущей им «мудростью» и «знанием» природы существ. Обязательно скажут, что и среди драконов есть те, кто не отличается уравновешенным нравом, что отправится вершить самосуд и проливать кровь, добавив новое оскорбление к уже существующим претензиям.

— Потому что эти выводы не потеряли своей актуальности по отношению к тем, кто, в прямом смысле этого слова, считает себя выше других. Прошло время, я повзрослел и кровь перестала кипеть в жилах, но вопросы и очевидные выводы так и не нашли ответов, не развеялись и не потеряли прежнюю остроту.

И вновь тишина, драконы медлили. Или тормозили. Последнее предположение как раз в духе Вэлиан. Не хватало только усмехнуться или, не дай Бездна, улыбнуться.

— Хорошо Сфайрат. В тебе все еще говорит молодость, и решение наше таково: ты можешь вернуться домой, без права занимать какие-либо должности и быть избранным в Совет. С твоего имени будет убрана приставка Шэн, ты никогда не сможешь продолжить свой род под этим именем. Мы не можем допустить того, что тот на чье имя упала тень позора вершил великие дела и судьбу народа, оставляя после своих действий повод для сомнений. Твоя семья, Минаре Хеллашэн не потеряет ничего, за ней будут оставлены все права и почести, родовой дом. Тогда как ты, если однажды решишься завести семью никогда не сможешь занимать верхние ярусы гор, а можешь довольствоваться лишь побережьем и подножием гор.

Сфайрат кивнул: он ожидал этого, но не ожидал, что они не станут тянуть еще месяц. Это было необычно, но спорить и уж, тем более, показывать свое удивление Фэйт не стал. Его лишили дома, отправив на нижние ярусы. Действительно. Это великий позор. Дракон саркастически хмыкнул, продолжая наблюдать за происходящим со злым интересом.

Не раз и не два они с Рэндаллом обсуждались последствия, и приходили к выводу, что это большее, на что может пойти Совет, наказывая одного из тех, чьи имена были золотыми буквами выписаны на стенах и сводах Хорругариса. Это раздражало Сфайрата более всего: не желание возмутиться в полной мере и взглянуть правде в глаза, с пониманием того, что может начаться новый конфликт, но нет, проще пожертвовать одним, чтобы исчерпать то, что уже имеет место быть. Проще лишить его, по их мнению, самого важного и дорогого. Им невдомек, что то, чего они пытаются лишить уже есть у него: имя, власть, влияние и состояния, что до внешних атрибутов — мир людей научил его тому, как превратить никому ненужное, ранее презираемое в крайне желаемое.