который подразумевает Бахтин. Они связывают с «диалектикой» древний, платоновский смысл, видят в ней искусство вести спор, беседу, – искусство обосновывать свою точку зрения. И так понятая «диалектика» на самом деле недалека от «диалога». «Диалог» у Бахтина, впрочем, отнюдь не сводим к «разговору»: как и у западных диалогистов, «диалог» у Бахтина имеет статус самого нравственного бытия.

18 Данная статья Б. Энгельгардта близка исследованию Бахтина в следующем отношении. Подобно Бахтину, Энгельгардт стремится избежать погружения и духовно-философскую проблематику Достоевского, не желает «заражаться» ею. При этом, однако, он не хочет ограничить себя одним формальным анализом, – и, в сущности, говорит о содержании «идеологического романа», когда утверждает, что мысль Достоевского эволюционирует в направлении «земли», понятой мистически. Энгельгардт критикует религиозных философов за то, что их методология не поднимается над духовным уровнем героев Достоевского. Это ведет к тому, что исследователь «вовлекается в опасную игру порождаемых им идей, переживаний и образов» и остается «в том же религиозно-философском плане, как и действие романов». Между тем, как утверждает Энгельгардт, «для самого Достоевского всё это было преодоленным моментом духовного становления», к чему должен стремиться и критик (Энгельгардт Б. М. Идеологический роман Достоевского // Ф. М. Достоевский. Статьи и материалы / Под ред. А. С. Долинина. Сб. П. Л., 1924. С. 71, 76 соотв. Отметим, что в первом издании своей книги о Достоевском Бахтин сочувственно цитирует это место статьи Энгельгардта). Бахтин отказывается заниматься содержанием «идей» на том основании, что они предстают для читателя не жизненно-непосредственно, но в обрамлении формы романа. Поэтому, по Бахтину, изучению в первую очередь подлежит эта форма, – именно она может стать предметом объективного научного анализа.

19 Статья-рецензия Луначарского, в принципе согласившегося с бахтинской концепцией полифонического романа, была в свое время одним из решающих факторов, облегчивших участь арестованного Бахтина (замена лагерей ссылкой). См. в связи с этим вступительную статью к настоящему изданию «Жизнь и философская идея Михаила Бахтина». Вплоть до конца 20-х годов Луначарский занимал пост народного комиссара просвещения.

20 Бахтин в 40-е гады относил Шекспира к «карнавальной» традиции. См. в связи с этим публикацию: Дополнения и изменения к «Рабле» // Вопросы философии. 1992. № 1. С. 134–164.

21 Ермилов В. Ф. М. Достоевский. М., 1956; Кирпотин В. Ф. М. Достоевский. М., 1960; Фридлендер Г. Роман «Идиот» // Творчество Ф. М. Достоевского. М., 1959. С. 173–214; Белкин А. О реализме Достоевского // Там же. С. 45–54; его же. «Братья Карамазовы». (Социально-философская проблематика) // Там же. С. 265–292; Бенин Ф. Роман «Преступление и наказание» // Там же. С. 128–172; его же. Роман «Бесы» // Там же. С. 215–264; Билинкис Я. Ф. М. Достоевский. Л., 1960.

22 Мысль о том, что конец «Преступления и наказания» условен – почти общее место сочинений религиозных философов. Так, трактуя смысл романа, Мережковский утверждал, что на самом деле Раскольников не раскаялся: совесть его после преступления молчала, и ужаснуло его именно это молчание совести. Не вынес Раскольников не мук совести, а чувства «неимоверной легкости»; у Достоевского, по Мережковскому, налицо «новая трагедия совести» («Религия Л. Толстого и Достоевского». С. 130). Данное содержательное наблюдение у Бахтина переведено в план «поэтики» – осмыслено как ключевая черта «полифонического романа».

23 Ср.: «Я (…) во всем слышу голоса и диалогические отношения между ними». – МГН. С. 401.

24 Бахтин начинает конструировать свою модель «мира» романа Достоевского в точном соответствии с тем «архитектоническим» образом мира, который представлен в ФП. Это полицентрическая «этическая» вселенная, художественная и действительная одновременно; полицентричность возникает за счет того, что бытие центрируется вокруг «героя»: «Всё возможное бытие и весь возможный смысл располагаются вокруг человека как центра и единственной ценности» (ФП. С. 91).

25 Представленная здесь концепция героя Достоевского является, очевидно, следующим закономерным звеном в ряду «смысловых целых героев» АГ, – предшествует ему «романтический характер». Герой Достоевского, по Бахтину, эстетически «не завершен» – ни как «душа», ни как «тело». Будучи образом «самосознания», такой герой поэтому – этический субъект, но не эстетическая ценность.

26 Ср. бахтинские рассуждения о «незавершенном» зеркальном образе самого себя в АГ (с. 144).

27 На особый характер изображения Достоевским городского пейзажа и быта религиозно-философская критика не раз обращала внимание. Так, по Мережковскому, «реальность» в романах Достоевского – «призрачна», связана с галлюцинациями, вообще – с видением героев; писатель не столько дает зримую картину города, сколько вызывает «настроение» от нее (Мережковский Д. С. Достоевский (1890) // Мережковский Д. Акрополь. М., 1991. С. 112–113). По Бахтину, в мире Достоевского нет объективных предметов, есть одни их образы в сознании героев. Такое «развеществление» мира Достоевского Бахтиным отвечает основному пафосу бахтинской философии, с самого начала строящейся как «наука о духе».

28 Анализ Белинским повестей Достоевского «Бедные люди» и «Двойник» проведен в статьях «Петербургский сборник» и «Взгляд на русскую литературу 1846 года».

29 О «свободе» героя Достоевского из русских религиозных философов глубже всех писал Бердяев, что и не удивительно, посколь ку свобода – основная категория его экзистенциализма. («Главное у Достоевского нужно искать (…) в тайне человека, в свободе». – Бердяев Н. Откровение о человеке в творчестве Достоевского. С. 70.) Но если Бердяев имеет в виду «метафизическую» свободу человека и тогда, когда он рассуждает о творчестве Достоевского, то у Бахтина опять-таки «свобода» героя осознана как его «независимость» от автора в плане поэтики романа.

30 Имеется в виду статья критика-народника Н. К. Михайлов ского «Жестокий талант» (1882).

31 Противопоставление Достоевскому Толстого, кроме как в фундаментальном исследовании Мережковского, предпринималось Л. Шестовым («Достоевский и Нитше»), Андреем Белым («Трагедия творчества. Достоевский и Толстой», 1911), а также Бердяевым. Бердяев называл Толстого «монистом», имея в виду, что «у Толстого тонет человеческий лик в органической стихии». Достоевский же, по словам Бердяева, «совсем не монист, он до конца признает множественность ликов, плюральность и сложность бытия» («Откровение о человеке в творчестве Достоевского». С. 61). Определенная общность интуиции Бердяева и Бахтина в связи с Достоевским (разумеется, выраженных средствами весьма различных дискурсов) проистекает из близости Бахтина-философа русскому экзистенциализму (в варианте не только Бердяева, но и, в некото рых отношениях, Шестова).

32 Из записной книжки Ф. М. Достоевского. Приводим полный текст этой примечательной заметки, обращавшей на себя внимание большинства русских мыслителей, писавших о Достоевском: «При полном реализме найти в человеке человека. Это русская черта по преимуществу, и в этом смысле я, конечно, народен (ибо направление мое истекает из глубины христианского духа народного) – хотя и неизвестен русскому народу теперешнему, но буду известен будущему.

Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, т. е. изображаю все глубины души человеческой».

33 «Дистанция» здесь – аналог «вненаходимости» АГ.

34 «Герой» в эстетике Бахтина принадлежит «действительности познания и этического поступка»