довелось быть знакомым. А Ален Роб-Грийе представляет его великим преобразователем языка. Многие критики признают, что у Барта есть свой стиль: не только из-за личной интонации этой книги, но и потому, что с самого начала в «Ролане Барте о Ролане Барте» отражается более позитивное понимание стиля, которому ранее приписывалось скорее негативное качество, как в «Нулевой степени письма» и в «Саде, Фурье, Лойоле».

То, что он пишет, состоит из двух текстов. Текст-I реактивен, его движущие силы – возмущение, страх, мысленное возражение, мелкая паранойя, самозащита, сцена. Текст-II активен, его движущая сила – удовольствие. Но по ходу своего написания, правки, подчинения фикции стиля текст-I и сам становится активным[1024].

Эллипс, фрагмент, вариация, ритм – вот стиль, позволяющийся освободиться от реактивного дискурса. У Барта также особый тембр голоса, и зерно голоса ощущается в письме. Голос такой же хрупкий, как и тело, он несет в себе его настроения, аффекты. Как и фотография, он тоже сигнализирует о том, что «это было». Это объясняет, почему наряду с семинаром «Лексика автора» Барт также проводит семинар, посвященный голосу, на котором ставит записи lieder в исполнении Шарля Панзера́, Фрица Вундерлиха и Катлин Феррье: «Поет само тело, одновременно оглушительно и тайно», это «шепот в полный голос»[1025]. Эта сдержанная интимность, чувство близости, которое она дает, вероятно, более всего тронула корреспондентов Барта, благодаривших его за присланную книгу. Фернану Броделю понравилась в ней «простота и поэзия». Морис Пенге поражен ее изяществом: «Речь об изяществе, лишенном какой бы то ни было театральности, заносчивости, шика. Которое к тому же совпадает с мудростью, какой можно только позавидовать, и с полной свободой бытия». Жан-Пьер Ришар говорит о «почти бесконечной лабильности книги» и о «чувстве близости», «чистоте», «нотке, которая есть только у Вас, и в которой неразрывно связаны деликатность, дерзость, чувственность»[1026].

Но самый яркий отзыв дает Морис Надо`, предоставивший Барту возможность еще больше усилить диссеминацию его имени. Статья «Барт в третьей степени» выходит в La Quinzaine Littéraire 1 марта 1975 года. Автор подвергает собственный текст того рода анализу, который он проводил в «Мифологиях», раскрывая лежащую в его основе идеологию, сопровождающие его образы. В то же время Барт иронически разоблачает легитимность собственного имени, рассеянную по множеству фигур.

Он может публиковать сколько угодно заявлений, интервью или статей, окутываться дымовой завесой пояснений, словно каракатица облаком чернил, – но ничто не поможет: как субъект воображаемого и идеологического, он фатально обречен не узнавать себя (то есть не заблуждаться, а бесконечно откладывать истину на протяжении речи), что бы он сам ни писал о себе и каким бы именем ни подписывался, будь это даже надежнейший из псевдонимов – собственное имя, его Имя Собственное[1027].

Барт решительно помещает свое имя в область воображаемого. Он показывает, что оно тоже может быть фантазмом. Таким образом, он делает относительной любую легитимацию. Именно это позволяет ему сказать в передаче Жака Шанселя, что «награды, поступающие от социального порядка, могут быть очень интенсивными, но никогда не бывают очень длительными, потому что потом вы возвращаетесь к своим рабочим обязанностям, к необходимости делать что-то другое, продолжать, и тогда на вас снова обрушиваются сомнения, тревоги или трудности, которые и образуют ткань нормальной жизни»[1028]. Он тоже позволяет своему имени раствориться в псевдонимах.

Коллоквиум в Серизи

В Серизи происходит триумф «Р. Б.», с этого момента обреченного на большую критическую удачу. То, что в начале было всего лишь «незначительным» обозначением, взятым у Соллерса, чтобы убрать порой слишком двусмысленное местоимение «он», приобретает все черты мифа – мифа «Барт в письме»: Барт и его тексты, Барт, о котором пишут, не принимая во внимание его личность, Барт, который пишет или вот-вот возьмется писать. На коллоквиуме 1977 года обозначение Барта его инициалами уже означает до некоторой степени близкое знакомство с ним. Там он еще не пытается сделать из этого «знакомый код». На худой конец, он мог бы превратить его в псевдоним наподобие Эрте, но написал бы его через h, Herbé (об этом напишет «роман» Филипп Роже). В конце коллоквиума Барт даже упоминает чувство, что его чего-то лишили, к счастью или к несчастью – неясно: «В подражание Дао мы практиковали Вунмин, Воздержание от Имен Собственных, словно бы важной функцией коллоквиума было научить быть свободными от имен. И даже когда имя собственное (мое) произносилось, то, кажется, всегда не напрямую»[1029]. Гостям коллоквиума действительно было предложено использовать Барта и его творчество как «предлог» для изложения их собственных идей: у Барта может сложиться впечатление, что его подчиняют «идолу» каждого. Возможно, он ценит непрямые высказывания как таковые, но только не тот факт, что его делают опорой или инструментом всех языков.

Мадам Эргон-Дежарден еще в 1976 году выразила Барту желание организовать в Серизи коллоквиум, посвященный его творчеству. Она просила его об этом и раньше, но он отказался. На письмо ее дочери Эдит Эргон, посланное 20 января 1973 года, в котором та пишет, что они хотят провести коллоквиум в июле 1974 года, Барт ответил: «Очень тронут… Но честно говоря, я пока еще чувствую себя не готовым к такому коллоквиуму; у меня есть ощущение (возможно, иллюзорное), что у моей работы еще будут новые этапы и что пока еще она недостаточно богата для того, чтобы предлагать ее для коллективного комментария»[1030]. На этот раз он принимает приглашение, чтобы не показаться тем, кто избегает посвященных ему коллоквиумов, но, возможно, еще и потому, что теперь ему кажется, что его творчество получило достаточное развитие, а легитимность достаточно ощутима, чтобы стать поводом для такого мероприятия. Однако Барт ставит одно условие: руководство организацией должно быть поручено одному из его любимых учеников, с которым он познакомился год назад, Антуану Компаньону. Решение вызывает удивление. Компаньону двадцать шесть лет, у него нет никакого опыта организации подобных мероприятий. Барт явно не хочет «выбирать» кого-то из давних друзей, учитывая разногласия или соперничество, которое между ними существует. Он не хочет ставить в привилегированное положение своих соратников ни по Tel Quel (Соллерс, Кристева), ни по Практической школе высших исследований (Женетт, Тодоров, Бремон) или Венсенну (Жан-Пьер Ришар). Студент, которого пока еще никто не знает, кажется ему нейтральным выбором. Кроме того, этот выбор продиктован аффектами. Антуан Компаньон в тот момент – один из его важнейших собеседников. Барт ужинает с ним почти каждую неделю и много рассказывает ему о своей работе, которой его