тогда мне снова придется себя перечитывать!)». Избавившись от этой работы, а следовательно, и от необходимости соблюдать хронологию своего творчества, Барт может наконец помечтать о более диссеминированной композиции.

Перечитывание своих текстов выводит его из равновесия. Как читатель, он оказывается лишен возможности воспринимать тексты через призму желания.

Мои книги. Временами (читая некоторые потрясающие современные работы: Юлия [Кристева]) я чувствую, что я хуже («де-премирован»), настолько сведен к незначительности, что в надежде на хотя бы скромное существование вынужден напоминать себе, что мои книги были опубликованы, получили признание – а следовательно, у меня есть, по крайней мере, их консистентность[1018].

должение)», 300 карточек; «Зеленая картотека 4: исключенные карточки», 325 карточек; «Зеленая картотека 5: исключенные и/или для пересмотра», 300 карточек; «Зеленая картотека 6: исключенные и/или для пересмотра», 300 карточек; сюда же надо добавить картотеку о фотографии и записи, взятые из дневника, который Барт вел в Юрте летом 1973 года или же из дневника, который он вел в течение всего периода составления книги, в Париже с осени 1973 по весну 1974 года. Сюда же относятся исключенные записи или записи, требующие доработки:

Перечитывание. Риск болтовни. Перечитывая себя – чтобы сделать эту книгу о себе – я бросаюсь из одной крайности в другую: 1) я с самого начала писал очень умные вещи, хорошие вещи, все это замечательно, тонко, последовательно, хорошо сказано и т. д.; короче говоря, я непризнан, недооценен; 2) я идиот, там масса дыр, маловероятного и т. д. Я отмечаю это, хотя это и банально, потому таково положение трагического героя, борющегося с неопределенностью знаков, которые ему подает Бог (бог ценности, качества, не говорит) – и то же самое у Пруста с обратимостью знаков. – Кроме того, чувство, что я могу комментировать, очень медленно, шаг за шагом, и пространно (все утро одну страницу «Нулевой степени»). Мне годится любой текст: болтливость.

Как он объясняет на лекции, перечитывание пугает его, потому что писать – значит «убивать, ликвидировать, дезинвестироваться»[1019]. Это либо плохо (в настоящем), либо хорошо (в прошлом, а потому невозможно повторить). Кроме того, иногда перечитывание приносит усталость, выясняется, что порой ты скучен. Карточки, касающиеся книг, перечитываемых по порядку, демонстрируют доведенное до совершенства искусство самокритики. В рубрику под названием «Шлак» собраны разочаровавшие его фрагменты, например, из «Критических эссе»: «Писатели и пишущие – плохо, путано, бессмысленно – все, кроме самого различия». Каждая из опубликованных книг расписывается на нескольких карточках, число которых может составлять от пяти (для «Эйфелевой башни») до двадцати (для «Мифологий» и «Империи знаков»). Вот некоторые фрагменты:

– «О Расине». Очень мудрая книга, очень здравая– объявить ее безумной мог только безумец.

– «Система моды». Странно, что эта книга осталась совершенно незамеченной лингвистами-семиологами. Проигнорированная книга? Цензурированная? Почему? (Чистые семиологи, ортодоксы могли по крайней мере ее процитировать.)

– «S/Z». Кажется, что в самом начале произошла мутация стиля: что-то более тщательное, более удачное.

– «Империя знаков». Три текста о хайку так хороши, что даже не знаю, что сказать – и боюсь, очень боюсь, что больше у меня так не получится.

– «Удовольствие от текста». Реактивная книга. Каждый фрагмент — отношение к другому: не извиняться; ответ всем тем, кто утверждает, что вы сами себе противоречите.

– «Удовольствие от текста» полно скрытых собеседников – которые, однако, мелькают на поворотах фразы. – Друзья-оппоненты: Леви-Стросс, Греймас, Тодоров, Гольдман и т. д.

На других карточках приводятся анекдоты или заметки, призванные прояснить характер или жизнь. Часто, хотя и не всегда, их названия связывают их с глоссарием:

– Субверсия. Важная идея: недоверие к «безумию» (Флобер: проткнуть дискурсы, не превращая их в бессмыслицу). Сложное отношение: невозможно быть против безумия (всей современности: Фуко, Делёз, Соллерс, Арто, Батай и т. д.) – но в то же время нужно сопротивляться демагогии безумия (блаженны безумцы, ибо они будут современны!). В основе: я боюсь сумасшедших, потому что они зануды.

– Выдумка. Пример Выдумки: прежде чем вернуться в Париж, я предлагаю использовать время в поезде, чтобы установить систему экономии (я много трачу), которую бы применял в Париже.

– Окольными путями. Объяснить, почему (это парадокс) РБ, хотя смакует язык (и особенно слова), никогда не интересовался поэзией. Дело в том, что ему нужно, чтобы все шло окольными путями, то есть вкусная проза (или прозаическая поэзия: Бодлер).

– Нейтральное. Избавление от смысла, у меня это такая давняя и постоянная тема (вероятно, еще с детства, когда я боролся за право на нейтральное), не относится ли она – невротически – к тому же порядку, что и страх конфликта (сказать «нет» конфликту)?

– Страх. Отсутствие Отца – парадоксально: Страх, потому что нет защищенности: Мать: страх за нее. – Во фрейдовской версии дискурс, которого боятся, потому что если нет отца, то нет Врага.

– Авангард. Кастрация. РБ, моя привязанность к стилю, фразе, классике, фрагменту и т. д. гомосексуальна (скажем так, перверсивна). Хора (женская) блистает только как некое «позднее». Не умри гомосексуалом![1020]

Увлекательная история создания «Ролана Барта о Ролане Барте» в основных чертах была описана Анн Эршберг Пьеро в ее замечательном издании «Лексики автора», где она приводит все фрагменты, не вошедшие в книгу (хотя и не все подготовительные или исключенные карточки). Книга остается открытым процессом, редким случаем, когда писатель систематически возвращается к своему творчеству. Этот опыт тем интереснее, что благодаря усилиям, которые приложил Барт, чтобы сделать из читателя автора, его утверждение себя в качестве писателя проходит через чтение в прямом и переносном смысле. Сделать себя самого предметом курса – потому что речь идет не только о том, чтобы вместе с аудиторией работать над текстами, но и о том, чтобы прорабатывать вкусы, привычки, мании (нравится курить сигару, любительская игра на фортепиано), – значит с самого начала позволить себя читать. Читатель и писатель, в соответствии с программой существенного расширения области чтения, начатой в «S/Z», – фигуры неразделимо связанные. Любой читатель – потенциальный писатель. Любой писатель – прежде всего читатель.

Курс позволяет избежать многих подводных камней, в частности позиции, взирающей на все с высоты, «мнимой критики». Если бы Барт довольствовался разделением себя на РБ1 и РБ2, все показалось бы откровенной пародией. Он даже говорит о том, что в какой-то момент у него возникло желание вернуться к плану «Мишле» и применить его к себе самому. Таким образом, он испытывал искушение сделать пастиш самого себя. В ложной дистанции, создаваемой удвоением, также было бы нечто искусственное. Умножая число личных местоимений, он делает