Наконец он заговорил. И хвала небесам, уже гораздо спокойнее.

— Кто я? — задал до ужаса странный вопрос.

Чувствуя подвох, Белова осторожно переспросила:

— Кто… Вы?

— Кто я, по-твоему?

— Человек?

— В первую очередь, я твой учитель! А ты…

— Я не всегда буду школьницей!

— Да! Но именно ей ты сейчас и являешься! Разве нет?

— Как и большинство других Ваших учениц! — бросила обиженно, с вызовом. — Однако с ними Вы ведете себя вполне снисходительно! Только на меня…

— Они не видят во мне того, кого видишь ты!

— И кого же я вижу?

— Мужчину! И это, знаешь ли, проблема!

Обреченно склонив голову, Лена глухо прошептала:

— Хотите сказать, дело только в этом?

— Нет, не только!

— Неужели я… не нравлюсь Вам?

На его скулах заиграли желваки, столь сильно он стиснул челюсти.

Тем не менее, голос преподавателя звучал довольно ровно. И уверенно.

— Скажем так: ты просто не в моем вкусе!

Беловой показалось на миг, будто ее ударили под дых чем-то большим и очень тяжелым. Ведь боль она чувствовала вполне реальную. Именно из-за нее из глаз брызнули предательские слезы. Стыдливо растерев по щеке соленую влагу, она отчаянно замотала головой, отказываясь верить. Внезапно Виктор Эдуардович заключил ее лицо в свои горячие ладони, вынуждая смотреть строго в глаза.

— Успокойся! — послышалось его тихое бормотание. — Не нужно плакать!

— Я не могу. Мне кажется, Вы врете.

— Ты же умная девочка! Не усложняй — все и так непросто!

— Мне очень плохо. Вы мне часто… снитесь.

Он отпрянул от нее, как от прокаженной.

Секунда. Другая. Третья. И вдруг:

— Для твоего возраста и состояния первой влюбленности — это совершенно нормально, — отозвался абсолютно будничным тоном. — Сейчас тебе кажется, что рушится мир. Что наступает конец света. Но стоит лишь переключиться на кого-то другого — на ровесника, к примеру, и все пройдет! Забудется!

— Но мне не нужен никто другой…

— Тебе всего семнадцать! — отчеканил он строго, зычным голосом. — Твоя жизнь только начинается! В то время как моя — давно летит в тартарары! Не питай иллюзий на мой счет. Не надо! Иначе, однажды сильно разочаруешься. Ты меня услышала?

Естественно, Лена смиренно кивнула. Но себе поклялась в тот же миг:

«Нет, и слушать не собираюсь! Однажды я разожгу в Вашей душе такой пожар, что он спалит нас обоих к чертовой матери! Вот это я обещаю!»

С того самого дня Белова начала операцию под названием:

«В лепешку расшибись, но физрука в себя влюби!»

И к делу она подошла весьма и весьма основательно.

Лена стала его личной тенью. Хвостиком. Злостным преследователем.

Старалась всегда оказываться там, где он. Старалась постоянно быть на виду.

Мило улыбаться. Томно вздыхать и соблазнительно строить ему глазки.

Она безбожно много флиртовала с ним, и чаще всего делала это публично.

Ведь наедине с ней он больше не оставался. Ни разу за последние шесть месяцев.

За демонстрацию своих чувств и откровенные приставания к учителю, девушка частенько получала приличные нагоняи от Кравцовой и Мосолова.

В надежде повлиять на нерадивую ученицу, Ольга Максимовна и Николай Васильевич несколько раз вызывали в школу ее маму — Ксению Сергеевну, где они все вместе, коллективно пытались убедить Лену, что ее поведение неуместно.

Что ее чувства неправильны. И что ей нужно прекратить.

На все подобные заявления Белова отвечала одинаково:

— Между нами ничего не было и нет! Могу справку показать! Я его просто люблю!

Этого признания, зачастую, оказывалось достаточно, чтобы усыпить бдительность родителей и преподавателей на некоторое время. Затем, все начиналось по новой.

Правда, дальше воспитательных бесед не заходили ни преподаватели, ни родители. Очевидно, и те и другие возлагали основные надежды на благоразумие Макарова. Уверены были в его стойкости, принципиальности. И не спроста…

По первой Виктор Эдуардович страшно раздражался всеми подобными выходками.

Но со временем, мужчина стал относиться к ее одержимости им гораздо спокойнее. Даже с юмором. Впрочем, скорее уж с сарказмом и неизменной иронией.

Если изначально Лена могла спровоцировать целую нотацию самым невинным комплиментом в его адрес, то во второй половине года он к ней значительно смягчился. Теперь их публичные диалоги выглядели примерно так:

— Доброе утро! А Вы мне сегодня снова снились, и в любви признавались!

— Поздравляю, Белова! Даже и не знаю, как бы я дальше жил без этой информации!

Либо:

— Виктор Эдуардович, говорят, Вы мышцу потянули? А я как раз закончила онлайн-курсы по массажу! Могу облегчить Ваши муки!

— Вот молодец, Белова! И когда только все успеваешь? Ты сначала потренируйся на ком-нибудь… кого не жалко, руку набей, а потом уж мне предлагай! Я, конечно, мышцу-то потянул, но ставить на ней крест пока не планирую!

И наконец:

— Представляете, Виктор Эдуардович, я начала танец живота изучать! Очень занимательная практика получается! Хотите взглянуть на досуге?

— Удивила, так удивила, Белова! Как не хотеть-то?

— Серьезно?

— Спрашиваешь? Какой мужчина от такого зрелища откажется? Вот ты, Чернев, отказался бы? Нет? Отлично! Обязательно своди сегодня Лену на свидание, и проверь, чему она там научилась на своих танцах. Но чтобы завтра с утра отчет об увиденном лежал у меня на столе, Рома! Сам понимаешь, абы кому Белову я не доверю!

Естественно, от всех подобных разговоров одноклассники ржали над ней, как кони.

А коронная фраза Макарова, ставшая уже крылатой, и вовсе доводила ребят до слез:

— Давай, Белова! Тебе пора. С вещами на выход!

Так он говорил ей всякий раз, когда пребывал не в самом лучшем расположении духа, и шутки шутить был не намерен. Ну… или когда Лена выбешивала его окончательно.

Выражаясь конкретнее, физрук применял эту фразу очень часто!

Но девушка не падала духом. Ведь учебный год уже близился к концу.

Апрель отсчитывал последние деньки. И на горизонте маячило ее совершеннолетие — в первых числах мая. Выпускные экзамены, конечно, тоже были не за горами… однако думать о них пока не хотелось. Ей вообще ничего не хотелось, кроме как поскорее увидеть заветную цифру «восемнадцать» в собственном паспорте!