Осип Григорьевич задумался.

— Получается, что те, кто хотел убить Навахина, воспользовались помощью Лауры, чтобы выманить его из дома? А потом убили и ее.

— Это теперь основная наша версия. А чтобы ее проверить, надо пообщаться с коллегами девушки, особенно с теми, с кем она была дружна. С полицией ведь мало кто до конца откровенен. К тому же в «Джигите» работают почти одни русские, а у русских почему-то не принято помогать служителям закона, я уж даже не знаю, почему.

— Тому множество причин, месье инспектор, но сейчас я о них рассказывать не буду. Вы хотите, чтобы я пообщался с персоналом «Джигита»?

— Мы с комиссаром Рошем хотим, чтобы вы поступили туда на службу.

— Меня жена не отпустит, — сказал Клопп, — если я ночи напролет по ресторанам пропадать буду, она скучать начнет. Но помочь я вам попытаюсь.

Глава 5

Гостиница «Орлиная гора» располагалась в одном из старинных кварталов Парижа, в доме, пережившем великую реконструкцию префекта Османа, и была населена почти сплошь русскими, среди постояльцев были только два венгерца и один чех, неизвестно как туда попавшие.

Два верхних этажа дома, отведенные под гостиницу, были поделены на узкие номера-пеналы, с грязными каменными полами, без окон и без всякого отопления. В каждом номере стояла одна полутораспальная кровать, занимаемая, за редким исключением, сразу двумя жильцами.

— Полгода сплю на одной кровати с мужчиной и никак не могу к этому привыкнуть, — жаловался за рюмкой дешевой водки один из жильцов, бывший ротмистр, ныне маляр, «специалист по риполину», — как он себя шутливо именовал.

— Нет, Мишеньку упрекнуть не в чем, мой «сокроватник» — человек чистоплотный и аккуратный, но все же, господа, как проснусь среди ночи, так и вздрогну, нащупав рядом постороннее тело.

На каждом этаже было только по одной уборной, дверь в которую приходилось закрывать как можно плотнее — иначе начинало тошнить от ужасного зловония.

— Какая же это Орлиная гора? — сказал бывший гвардейский полковник Пашков, переступая порог отведенного ему номера, — это же натуральная овечья яма.

С тех пор по-другому гостиницу русские постояльцы не называли.

В нижнем этаже отеля помещалось кафе, такое же отвратительное, как и вся гостиница. Главный контингент его посетителей составляли муниципальные гвардейцы из соседней казармы, две-три зверски накрашенных девицы и русские эмигранты — жильцы отеля и соседних «овечьих ям».

По вечерам в кафе было шумно.

Гвардейцы играли засаленными, толстыми от грязи картами, прихлебывая свои «consomations». Русские, сдвинув два-три стола, сидели за одной чашкой кофе по 2–3 часа, каждый вечер разговаривая и шумно споря об одном и том же: о политической обстановке в Советской России, о скором крахе большевистской власти и о том, где взять денег на завтрашний обед.

Большинство из них работало на заводах, вставать им надо было рано, в пять утра, но по скверной русской привычке засиживались за полночь.

Примерно половина споривших сидела без работы. Тот самый полковник Пашков искал работу три недели, бывший студент-технолог и врангелевский штабс-капитан Никаноров — второй месяц, бывший агент тульского сыскного отделения и бывший шофер парижского такси Федор Евдокимович Филаретов лишился службы в начале ноября прошлого года, был должен хозяину гостиницы, коридорным и абсолютно всем сидевшим за столом.

В один ненастный ноябрьский день Филаретов залюбовался проходившей по бульвару мадемуазель и сбил пешехода. Несмотря на то, что потерпевший получил только пару синяков и был удовлетворен на месте происшествия стофранковой купюрой, появившийся как всегда не к месту «ажан» оформил «аксидан»[40], и extrait d’immatriculation[41] Филаретова был аннулирован. Естественно, никаких шомажных[42] Федору Евдокимовичу не полагалось.

С тех пор бывший сыскной агент перебивался случайными заработками, обедал два раза в неделю по талонам в благотворительной столовой мадам Матео на Монпарнасе и подумывал, а не броситься ли ему в Сену с моста Александра Третьего. С каждым днем мысль эта становилась все навязчивее и навязчивее.

С Таракановым они столкнулись случайно, еще в то время, когда Филаретов работал в такси — бывший агент сыскной полиции отвозил в Биянкур пассажира и на обратном пути решил перекусить «У хромого Жозефа».

Клопп агента не узнал — тот начал свою службу в тульском сыске в ту пору, когда Осип Григорьевич ее там закончил.

А вот сыскной агент бывшего главного сыщика Тулы узнал сразу, хотя и видел его всего пару-тройку раз, когда Осип Григорьевич приходил в гости к Маслову[43].

Федор Евдокимович представился и был встречен весьма ласково — Осип Григорьевич был искренне рад пообщаться с коллегой. Посидели, выпили по кружке пива и разошлись.

Бывший полковник рассказывал про свою службу на Ситроене.

— Первый раз я туда, господа, с дуру-то просто так явился. В пять утра подхожу к воротам, думал, первым буду, какое там — ворота еще на запоре, а перед воротами — толпа. Кого только там нет. И французы, и итальянцы, и арабы, и поляки, но больше всех нас, русских. В половину шестого вышел привратник — корпулентный такой мужчина, холеный, усища пушистые. Начал выкликать народ по фамилиям. Потом я узнал, что это те были, за кого хлопотали разные «особы». Потом к нему без зову потянулся народец с записочками, тоже, стало быть, по рекомендациям. Привратник записки читал, некоторых пропускал беспрекословно, а некоторым от ворот поворот показывал. Потом пальцем еще несколько человек поманил, знакомцев своих пропустил, и все, амба, закрыл ворота. А нас там человек двести осталось. Но делать нечего — постояли мы, погудели, да и разошлись, не вечно же стоять.

— Должно быть, все энтранжеры[44] за воротами остались? — спросил студент-штабс-капитан, белобрысый, скуластый мужчина с седыми висками.

— Какое там! — махнул полковник, — одинаково обращаются и со своими французами… В этой голодной толпе, которую не пропустили за ворота, сколько угодно французов. И выгоняют их с завода одинаково, как и нас — за малейший пустяк. Чуть что — descendez à la caisse[45] — и готово…

— Кстати, а за что вас уволили? — спросил маляр, коренастый низкорослый господин, в грязной куртке, без малейших признаков белья, с траурной каймой под ногтями, весь пропахнувший едкой краской.

— Не перебивайте, ротмистр, всему свой черед. Так вот, смекнул я, господа, что таким манером я место не получу, и решил действовать иначе. Встретил привратника, когда он со службы шел, и сунул ему в лапу пятьдесят франков. Тот небрежно так в карман их сунул и говорит — принесешь еще столько же и приходи завтра в половине шестого, справа от