Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Паркуется возле дома. Открывает мне дверь. Подаёт руку. На ней нет кольца…
Не хочу его руку!
Отталкиваю, выхожу сама.
Лифт — это просто пытка!
Нам тесно, больно и стрёмно находиться так близко. Зачем он это делает?
Приняв душ, я молча ложусь в кровать, отворачиваясь от него.
Он сидит в кресле. Гасит через пять минут свет.
Темнота густая и болезненная. Невыносимая! Внутри кипит и горит… Я чувствую себя очень больной, да.
Мне тяжело от того, что он сидит там. Потому что я знаю, что он тоже очень устал. Но если он ляжет рядом, я встану!
Уснуть не получается даже не смотря на усталость, ещё рано и стресс сжигает изнутри.
В темноте присаживается передо мной.
— Яра… — хрипит он. — Я не могу так…
Прижимается своим лицом к моему.
— Так нельзя…
— Не трогай! — срывает меня на тихую истерику. — Не трогай меня!
— Хватит!!
Пытаюсь встать, но лечу обратно на кровать. Он распинает меня.
Закрывает мой рот, впиваясь, и не позволяя мне наговорить ему остужающих пыл гадостей.
Не могу дергнуться под его телом! Сил нет… Не могу сопротивляться физически, словно отказали все мышцы. А может, морально… А может, я где-то глубоко внутри не хочу сопротивляться! Мне так хочется его рук, запаха, губ и ощущения близости, словно никакого дерьма не случилось. Темнота — она как сон. Это все словно во сне. Какая разница, что происходит во сне?..
А “во сне” происходит прелюдия. Не ласковая, не жёсткая. Короткая и животная, не требующая от меня ни согласия, ни участия. Иван, словно пьяный в дрова! Как слепой инстинкт.
Я так его хочу… И очень стараюсь отключиться. Не думать. Только чувствовать. Это всего лишь секс, в конце концов.
Он поднимается на мгновение, садясь между моими бедрами. Слышу, как рвет фольгу, натягивает резинку.
Я могу это сейчас остановить.
Но я не могу…
Входит в меня, ложится сверху, до боли сжимая, медленно двигается.
“Просто секс” — не прокатывает. Внутри меня зарождается истерика. Мне кажется, я сейчас буду рыдать…
Потому что так действительно “нельзя”.
И чтобы не рыдать, я зажимаюсь, и почти не дышу.
— Отвечай мне! — срывает ему башню. — Не смей так делать!!
С рычанием срывается в трах, выбивая из меня зажатые вопли и слезы. Потом в нежности… И снова в жесть!
Я чувствую, как он кончает, автоматически, проезжаясь пальцами по его бритому затылку. Потому что он любит так… И мое тело помнит, что нужно так…
Сползая, ложится щекой на мое колотящееся сердце.
Мы не разговариваем. Наверное, нам нечего друг другу сказать. Мы просто засыпаем…
Глава 15 — Внешная угроза
Нет, утром нам не становится легче. Все так же тесно, больно, стрёмно. Мы всё также молчим.
Иван завтракает, я собираюсь. Руки трясутся от слабости. Нет даже сил заплести косу.
— Сядь, поешь.
Оглядываюсь на бутерброды на столе. Желудок протестует. Смотрю на тарелку, пытаясь определиться.
— Сядь…
Я чувствую, он тоже на грани. На грани своей мужской истерики. Я не знаю, какая она будет. Иван ни разу не срывался с края. И я не хочу знать.
Поэтому сажусь. Беру хлеб с сыром…
Мы сидим за барной стойкой. По разные стороны. Он смотрит в стену, которая за моей спиной. Я — в стену за его спиной.
Медленно жуя, листаю по экрану, выбирая приложение такси. Хреново мне… Не хочу за руль.
— Я отвезу, — опять через силу, низким хриплым голосом.
Между нами происходит немой диалог взглядами:
“Я не хочу с тобой ехать!”
“Я тоже с тобой не хочу! Но мы поедем. Вместе.”.
— Тогда, поехали. Я поела.
Кладу на чашку откусанный бутерброд.
Двигает ко мне свою кружку с чаем.
— Запей.
Мы раньше всегда так… Таскали друг у друга…
Я смотрю на эту кружку и меня ломает. И на моем лице все читаемо!
Отодвигаю её обратно.
— Тоже на нее презерватив надеть? — цедит он, лицо дёргается гримасой ярости.
— А мне даже, знаешь, интересно теперь, ты этим презервативом вчера кого защищал? Меня от себя или себя от меня? Ну в свете моего “романа с начальником”.
— Я защищал твоё желание не иметь детей, — чеканит равнодушно.
Но Зольников не умеет равнодушно. Обижен до глубины души. Это тоже легко читается на его лице.
— Ну и что тогда ты делаешь здесь? Тебе двоих пообещали, вперёд…
Встаю из за стола.
— А я не хочу теперь. Ни двух, ни одного.
Обгоняет меня, обуваясь у дверей.
Мы спускаемся в лифте. Вдвоем. Принципиально не глядя друг другу в глаза.
И также едем до службы. Словно отмороженные.
Паркуется криво загораживая проезд на парковку, чтобы сразу развернуться. Блокирует двери.
Чуть разворачивается своими широкими плечами, смотрит мне в глаза тяжёлым взглядом. Я знаю, что он требует…
— Нет… Я не хочу.
Ловит ладонью меня за шею сзади, кистью сгребает волосы у меня на затылке.
— Ау! — от неожиданности вскрикиваю я.
Больно, блять!
Притягивает к себе, целует в губы.
— А я “свой”, ясно? Даже если между нами полный пиздец. Я всё равно “свой”.
Отпускает…
Я фрустрированно смотрю в окно, полностью теряя “направление движения”: что теперь делать? Главное, зачем?
Мне просто хочется сидеть с ним в этой машине. И чтобы не было “вчера” и “завтра”.
Положить голову ему на плечо и сидеть.
Вздрагиваю от сигнала клаксона.
Ах, да… Мансуров. Мы мешаем Вам проехать, товарищ майор?
Они смотрят друг другу в глаза через лобовухи.
Алишер пытливо склоняет голову, рассматривая нас как насекомых в аквариуме.
Чувствую, как рвёт изнутри Ивана. Пальцы сжимающие руль белеют. Стоять! Не надо давать ему повод.
Я ведь тоже “своя” все ещё. И Алишер — это внешняя угроза. Когда она есть, я не могу быть на другой стороне. Я всегда буду на стороне Зольникова.
Пошел ты, Мансуров! Ты на наших костях не спляшешь. Даже если мы “в мясо”, ты не узнаешь об этом, и не насладишься.
Сжимая ворот куртки Ивана, тяну его к себе, впечатываюсь губами в небритую щеку.
Майор сигналит ещё раз, напоминая, что мы загородили проезд.
Иван выходит, открывает мне дверь. Я вкладываю свою руку в его. Это непросто… Очень непросто!
— Позвони… Я заберу, — сухо.
Киваю.
— Капитан Зольников? — подходит служба охраны сзади к нему.
— Я, — разворачивается он.
— Вы задержаны. Пройдёмте.
Удивлённо застываем, переглядываемся.
— А какие обвинения?
— Распоряжение сверху… Пройдёмте.
Уводят Ивана.
Шокированно смотрю ему в след. Бросив тачку, ко мне подходит Мансуров.
— Интересное кино, да?
— Вы обещали не трогать Ивана, если