тяжесть глыбы-целины. Ни тени кокетства, всегда присущего Ренуару, ни одного жеста, рассчитанного на эффект, – только ясная, прозрачная правдивость и такая же ясная, простая красота.

Дальше мы увидим, как случилось, что Серову не пришлось уже больше возвращаться к задачам, подобным той, которая захватила его в Домотканове.

В то же лето Серов написал еще портрет другой своей кузины Надежды Яковлевны фон – Дервиз с ребенком, а осенью тот самый «Пруд», который хранится в собрании Третьяковской галереи. Сам он считал его лучшим пейзажем, когда-либо им написанным и хотел его видеть воспроизведенным в красках в своей монографии. «Я ведь все-таки немножко и пейзажист», – прибавил он, комически нахмурив лоб. Так же, как портрет, он писал этот прудик очень долго и бросил только потому, что кое-где начали уже появляться желтые листья, и лес пестрел с каждым днем больше. Ясная, бодрая и тонкая живопись этой вещи напоминает кое в чем Домоткановский портрет, и надо сказать, что таких пейзажей Серову также не довелось уже впоследствии писать.

X. Женитьба и переезд в Москву

Зима 1888-1889 года осталась для Серова памятной на всю жизнь: в декабре он в первый раз выставил несколько лучших своих произведений и имел крупный успех, а в, январе – женился.

Имя Серова и раньше было однажды отмечено в каталоге одной из выставок: в декабре 1885 г. на Периодической появился его портрет Антонио д’Андрадэ, но он был выставлен случайно, даже не им лично, а его друзьями. Теперь, на VIII Периодической выставке, появились сразу портрет Веры Саввичны Мамонтовой, «Девушка, освещенная солнцем» и «Пруд». Был еще один недурной портрет – Павла Ивановича Бларамберга, но рядом с теми тремя первоклассными вещами он терялся.

Вся художественная Москва заметила и оценила Серова, а сам он, под влиянием успеха, стал подумывать о картине, или по крайней мере о каком-нибудь сложном, «картинном» портрете. Ему захотелось написать портрет отца в его кабинете, за работой. Не имея под руками необходимых материалов, он решил ехать в Петербург, чтобы там собрать сохранившуюся у матери обстановку отцовского кабинета, и найдя подходящего натурщика, написать с него фигуру в рабочем костюме отца [В Москве он сделал на всякий случай акварельную копию с Келеровского портрета отца, висевшего тогда в Третьяковской галерее. Эта акварель находится сейчас в собрании А.В. Касьянова, в Москве]. С помощью Валентины Семеновны, в нанятой Серовым на Михайловской площади комнате был устроен уголок, до иллюзии напоминавший кабинет Серова-отца: у окна поставили знаменитую конторку с подвешенными сбоку афишами, за которой он обычно работал, а по стене разместили остальную мебель, при чем не были забыты ни свечи, ни этажерка со статуэтками. В это время приехала из Одессы его невеста, Ольга Федоровна Трубникова, и в конце января 1889 года состоялась их свадьба. Последняя, однако, не помешала работе над портретом, которая быстро продвигалась вперед. Чтобы не нанимать натурщика, Серов одевал костюм отца на жену и писал фигуру с нее. Он долго не мог справиться с головой, и осенью пошел советоваться по этому поводу с Репиным. Его старый учитель и друг предложить ему принести портрет в мастерскую и тут закончить, так как, работать над большим холстом у маленького окна было неудобно. Репин подыскал ему и подходящую модель, актера Васильева, отдаленно напоминавшего Серова-отца. Написанный с него в один сеанс живой этюд сохранился у Репина, недавно передавшего его Ольге Федоровне Серовой. Скоро голова отца была заново прописана и весь портрет окончен.

Еще весной 1889 года, молодые собирались ехать в Париж, где весной открывалась всемирная выставка. Эту свадебную поездку пришлось отложить, так как на нее не было денег. Вообще в первое время после свадьбы приходилось туго и надо было искать какой-нибудь заказной работы. Заведующий конторой «Нивы», Юлий Осипович Грюнберг, в семье которого Серов был принят как в своей родной, предложил ему сделать рисунок для журнала. Из нескольких сочиненных им композиций на сюжеты из жизни запорожцев был выбран рисунок, изображающий укрощение степных запорожских коней, который и был помещен тогда же в Ниве. Вариант его сохранился в Серовских бумагах. Одновременно с этим рисунком он написал портрет жены Юлия Осиповича Грюнберга, Марии Григорьевны, и вскоре Василий Васильевич Матэ устроил ему большой заказной портрет знаменитого в Петербурге реформатского проповедника пастора Дальтона. Оба последних портрета не принадлежат к числу удачных работ художника. В сентябре этого года Серову удалось достать в Москве у друзей довольно значительную – по тогдашнему его положению сумму, вполне обеспечившую поездку в Париж, и молодые супруги уехали на всемирную выставку. Главной целью поездки являлось страстное желание Серова увидеть, как можно больше картин его тогдашнего любимца – Бастьен-Лепажа. Этот мастер действительно оказался чрезвычайно полно и блестяще представленным на выставке, Серов говорил мне, что от всей гигантской выставки у него остались в памяти только его картины, и среди них наиболее глубокое впечатление оставила «Жанна д’Арк», серьезно штудированная фигура крестьянской девушки, писанная на воздухе.

Вскоре супруги вернулись в Россию. Серов в Москву, Ольга Федоровна – в Домотканово. Он съездил в Абрамцево, где работал на воздухе, а поздней осенью уехал в Петербург, чтобы пройти недописанный портрет Дальтона и закончить портрет отца. Тут он и сделал упоминавшийся выше этюд с Васильева.

Поздней осенью, придя как-то к Репину, с тем чтобы освежить свою изрядно ему наскучившую [Серов на всю жизнь сохранил отвращение к этому своему произведению, и ни за что, несмотря на все уговоры, не хотел его продавать ни в частные руки ни музеям. Только после его кончины портрет Серова-отца был приобретен музеем Александра III в Петербурге] работу, он увидел у него начатый этюд девушки в малорусском костюме. Оказалось, что это портрет Софьи Михайловны Драгомировой, дочери известного генерала, явившейся вскоре в мастерскую на сеанс. Вот что рассказывает она об этой первой своей встрече с Серовым. «Помню, что, приехав однажды в октябре 1889 г. на сеанс к Репину, в его мастерскую у Калинкина моста, я застала там, неизвестного господина, с которым меня познакомил Репин. Побродив вокруг меня и посмотрев на меня исподлобья, он сказал что-то Репину. Последний обратился ко мне и попросил разрешения Серову тоже писать с меня портрет. Он работал над ним в мастерской Репина все время, пока оставался в Петербурге. Помню, что тогда же в мастерской стоял и написанный им портрет его отца. Валентин Александрович уехал в Москву, не закончив моего портрета, и передавая его мне, Репин сделал несколько мазков на костюме и аксессуарах, не трогая лица. Думаю, их легко узнать,