с ведром на голове, лежащая в живописной луже из растаявшего снега…

Второе моё открытие: из целого ведра снега выходит очень мало воды.

А учитывая состояние выделенной мне комнаты, я отчаянно мечтала о водопроводе. Или о пожарном шланге. Залить бы здесь всё под хорошим напором…

Но нет. Приходилось бегать за снегом и пытаться отмыть пол и стены с помощью талой воды. Без химии. Без средства для мытья пола. Да даже без мыла! К слову о последнем, Миллилитр меня обрадовал известием о том, что здесь вообще нет мыла! Никакого! Даже хозяйственного! Даже из собачьего жира…

Ничего нет!

Зло оттирая мокрой тряпкой пол, стерев до крови себе кожу на костяшках, я с ужасом осознавала, в каком дремучем месте оказалась.

Посуду и кухонную утварь отмывали с помощью песка. Вещи стирали вообще с золой. А сами мылись… да. Снова зола, но смешанная с салом.

Никогда не думала, что буду скучать по гелю для душа или пшикалкам с эффектом антижира для кухни. А сейчас только этим и занималась.

Но это не самое страшное, что я осознала этой ночью.

Третье открытие перекрывало собой все первостепенные проблемы.

Мне достался больной фамильяр. Каким недугом он страдал? Если послушать самого Миллилитра – всеми сразу. Всеми известными мне болезнями, о которых я когда-либо читала…

Пытаясь отмыть чулан, я только и делала, что слушала его жалобы. Например, на пыль, которой ему нельзя дышать. Потому что у него аллергия. А ещё астма. И давление у него скачет. И смотреть ему на меня больно… Кстати, о боли в глазах. Неожиданно Миллилитр обнаружил у себя всё, начиная от катаракты с астигматизмом и заканчивая отслоением сетчатки. И винил во всём повышенное глазное давление. А повышено оно, разумеется, из-за скачков артериального…

Апофеозом всего стала следующая просьба мыша:

– Карин, проверь мои зрачки!

– На что? – рыкнула я, отбрасывая тряпку в ведро с чёрной водой.

– На одинаковость, – подлетев ко мне, Миллилитр пристроился на моём плече, заглядывая в лицо: – Кажется, у меня инсульт. Посмотри, одинаковые? А улыбка? Ровная?

Кажется, у меня начал дёргаться глаз, пока я с осуждением смотрела в чёрные глазки-бусинки и оскал летучего мышонка, демонстрирующего мне ровные острые зубки.

– Почему ты молчишь? – поинтересовался Миллилитр, ощупывая лапками свою мордочку. – Всё плохо? Асимметрия? Я так и знал! Я умира-а-аю!

– От синдрома Мюнхгаузена ещё никто не умирал, – строго произнесла я, снимая его с плеча и ставя на пол.

– Хочешь сказать, что я симулянт?! – до глубины души оскорбился летучий крыс. – Что я изображаю у себя симптомы болезней, чтобы подвергнуться обследованию и лечению?!

– Видишь, ты и сам всё знаешь, – вздохнула я, с тоской смотря в сторону бьющего в окно солнечного света. Утро давно наступило, а я, всю ночь проработав, так и не смогла до конца отмыть комнатку.

– Эй! – окрикнул меня фамильяр, видя, что я направляюсь на выход. – Ты куда? Если за снегом, то ты ведро забыла!

– Спущусь на кухню, – устало ответила я ему. – Попрошу покушать, ну и, – с тоской осмотрев чулан, нехотя признала: – И что-нибудь, кроме воды и старых тряпок. Может, щётку какую. Жди, Миллилитр. Я скоро.

– Милкилинт, – привычно поправил меня фамильяр. – И мне принеси что-нибудь. Только без глютена. А то у меня непереносимость…

– Мюнхгаузен у тебя, – не дала я ему продолжить, шустро выскакивая в коридор, не желая тратить время на бессмысленный спор.

За ночь наслушалась.

Спустившись по лестнице на первый этаж, я старалась ступать как можно тише, прислушиваясь к обстановке в доме. Или в замке, что будет точнее. Солнце давно встало, здесь должна кипеть жизнь, но… было подозрительно тихо. Если не считать завывание ветра, скрипы и какое-то странное металлическое лязганье. Ко всем этим звукам я уже привыкла, считая их не более чем фоном. Если бы и с остальным было так же легко смириться…

Даже рада сейчас была, что здесь нигде не было зеркал. Представляю, какой у меня сейчас вид. Такой же, как у местных. Грязный, помятый и без надежды на светлое будущее.

– Доброе утро, – нерешительно поздоровалась я с Анной, когда зашла в кухню. – Как… ваша рука?

Женщина ловко подкидывала дрова в очаг, распаляя и так не маленький кострище.

– Пришлая, – кивнула мне женщина, не особо отвлекаясь на меня от своего занятия. – Господин Дерби рассказывал, что хозяин ночью привёз тебя обратно.

– Господин Дерби? – переспросила я, запоминая новое имя.

– Управляющий наш, – вытерев тыльной стороной ладони проступившие на лбу капли пота, Анна повернулась ко мне. – Второй после хозяина. Ты чего хотела?

– Душ, зубную щётку и маску для волос, – прошептала я, перед тем как громко произнесла: – Герцог выделил мне комнату на втором этаже. Замечательную, просторную, но… несколько запущенную. Я бы хотела попросить у вас какие-то средства для мытья. Чистые тряпки, возможно, щётки. Жидкость для удаления пятен, – добавила без особой надежды, не видя в глазах собеседницы понимания. – А также чистое постельное и… поесть.

С минуту Анна молчала, переваривая услышанное.

– Так тряпки все в чулане, аккурат на втором этаже, в конце по коридору правого крыла, – наконец произнесла кухарка, указав расположение выделенной мне комнаты. – Там всё и найдёшь, чтобы прибраться.

– Чудесно, – выдохнула я, посмотрев на свои стёртые пальцы.

Интересно, сколько я здесь проживу, если мне даже с уборкой не справиться? А что дальше будет? Гигиена здесь на таком же уровне. В том числе и личная.

Мамочки… я даже глаза прикрыла, вспомнив о необходимых раз в месяц каждой женщине мелочах. С этим то мне что делать?!

– Что-то взбледнула ты, – заметила Анна, начав громыхать посудой. – Садись, пришлая. Покормлю тебя, пока нет никого.

Глава 16. Повезло нам с хозяином!

 Я никогда не любила каши. Знала, что есть их нужно, как и про все положительные свойства, но всё никак не могла приучить себя к ним.

И сейчас, смотря в непонятного грязного цвета жижу, из которой неаппетитно торчала куриная лапа, я поняла, что на каши даже смотреть не смогу никогда.

– С потрохами, – с гордостью заявила мне Анна, положив рядом с миской ломоть хлеба. – Повезло нам с хозяином. Что бы там ни говорили, а сердце у него доброе. Вона, – она указала рукой в сторону стены. – У этих с осени до весны лишь на хлебе сидят. А у нас всегда и мяско есть.

– Повезло, – выдохнула я, беря в руки хлеб, и начала отщипывать от него кусочки, отправляя в рот.

Назвать мяском куриные потроха – это сильно.

Начинаю завидовать «вон этим». Чувствую, буду