жена или наложница Альмахана, в общем, мать Людмилы.

Дети застыли с занесёнными снарядами по направлению ко мне.

— Давайте жить дружно, жизни важны некромантов, — выдохнул я и притворился опавшим на стеночку (второй дубль, надеюсь, вышел лучше).

— Жизни каждого важны, — проворчала высокая рыжая дама в спортивном костюме, а только потом заметила странность. И как гаркнула. — Эй, Катька, твоя Лизка размножилась!

— Насть, мы же только по бокалу, когда ты окосела? — усмехнулась вошедшая в помещение женщина так же в одеянии явно не для званого бала, а для зарядки. При этом в руке у неё была кружка, но судя по румяным щекам явно не с чайком. Да и не чайкой, она же не Ова. Надеюсь. — И я окосела. Лиза, деточка, что с тобой?

— Мама! — крикнуло шесть детских ртов, затем «лизы» отбросили оружие в сторону и устремились к матушке.

— Насть⁈ — с паникой на лице подняла взгляд дама на другую сударыню.

— Да пробудилась она. Иллюзии или копии — вот в чём вопрос. У Альмаханов разного времени бывало оба варианта. Лизоньки, возьмите кубики, — продолжала рыжая изучать ситуацию.

Девочки отошли от мамы и послушно взяли кубики с А, а потом так же радостно бросили их в лицо цели.

Угадайте какой?

— Материальные. На Спутнике такое точно не иллюзия. Но копий столько видов… пошли, Аист освободится, пусть разбирается, — постановила рыжая и ушла.

Мамаша «шестерняшек» просто кивнула и последовала её примеру.

— Эй, яжматери, а отругать за нанесение тяжких увечий? Я до кубиков был красавцем, а теперь кому я нужен? — проворчал я вслед этим стервам.

Только вот мои слова вызвали плохую реакцию.

Ко мне подошли лизоньки, положили ручки туда, куда дотянулись и заявили:

— Ты класивый.

— Со тако ишмать? (что такое «яжмать»?)

— Давай иглать.

— Мне.

— Хочу кушать.

— Пошли гулять.

— А почему разные показания? — пробормотал я, а в следующий миг заметил тапочки в виде голов пони за шторкой.

Три пары.

Я подошёл, посмотрел, вздохнул и ушёл.

Ещё три копии. Итого девять.

И шесть из них теперь от меня не отлипали, в итоге сойдясь на идее голода.

Как «взрослый», похоже, я опять был выбран гонцом для поиска кормчих.

Я вышел из комнаты и отправился с доброй вестью по коридору.

Вслед мне началось уже дежурное завывание. Знать бы, почему это вечно происходит? Свою мамашу они так не провожали.

— Дети Альмахана требует яств и зрелищ! — гаркнул я, ввалившись в комнату, где пять дамочек в спортивных костюмах сидели на полу, клевали виноград и пили из кружек, учитывая две зелёные пузатые бутылки на ковре, уже без сомнений, не какао.

— Матчик, итьи к нианйам. Ми тьут притсьём (Мальчик, иди к няням. Мы тут причём)? — спросила блондинка с каким-то акцентом и разломила рака.

Нерусь, кто ж раков с красным глушит? Особенно, когда рядом дети. Осуждаю, однозначно осуждаю как возлияние, так и сбагривание засранцев на меня.

Но вслух я сказал иное.

— Вы сами знаете, что нянечки меня не слушаются. Но проехали, вы забываете это каждый день. Мы тут уже седьмые сутки. Отдайте приказ принести покушать! И надо что-то решать с лизами, их уже шестнадцать, — произнёс я и ушёл.

Привычно за спиной я услышал:

— Какой же этот малец наглый!

— Я точно против его помолвки с моей Милочкой.

— Что значит «решать с лизами», ик?

— Да кто же его знает?

— А кито эть-о бил?

Да, иностранная жена или наложница каждый раз обо мне забывает. Эти клуши каждый вечер заняты одним и тем же. Занялись йогой, занялись зелёными ёмкостями, полностью забыли о детях.

Няньки же меня игнорируют.

Но я всё-таки зашёл к ним:

— Я просто сообщаю, что дети голодны, дамам Альмахана сообщил, скоро они решат в камень-ножницы-бумага, кто идёт к вам троим.

Три женщины лет сорока играли в карты, здесь было накурено, а на столе лежали стопки монет и немного купюр.

— Мальчик, иди на *цензура*, не мешай, я почти отыгралась!

— Да, мальчик, уйди прочь!

— Каре, стервы!

— Ах, ты!!!

Ну, я ушёл назад.

Двери на лестницы закрыты, еда поступает по транспортировочному лифту сюда напрямую с кухни.

Интересно, откуда вино в таких обстоятельствах?

И вообще, если я живец, выделите мне отдельную жилую площадь и приставьте охрану! Что за концепция, что я должен нянчить сопляков? За мной придут, их убьют, а виноват Грязев?

Я вернулся в царство лизонек.

— Одна, две… двадцать три. Горшочек, не вари! — крикнул я. Тщетно. — Двадцать четыре.

Так, что-то мне перед сном вспоминалось в прошлый раз. Точно:

— Поми! Дыроед! — крикнул я в кольцо.

И моя идея оправдала себя. Стоило назвать имена помидоров, как артефакт засиял неоновым светом и из него появился помидорный куст. Луны потратились, но попытка войти тут же в медитацию провалилась.

— Мота-аа! — радостно крикнули два зелёных шара посреди красных помидорчиков.

«Пища! Игрушка!» — мелькнуло во взгляде аудитории.

— Тюмьи!!! — панически завопили шары и сбежали в кольцо, поджав корни.

— Трусы, — проворчал я, но в душе завидовал.

За шторкой я снова заметил тапочки.

Двадцать пять, значит.

Глава 8

Кризис с лизоньками завершился легко. Они соединились в одну, стоило показаться подносам с пищей.

Всё оказалось очень просто. Вот только вечернюю еду принесли позже восьми, когда я, уже не стесняясь своей трусости, забрался на шторку и следил за появлением всё новых двухлеток. Считать я перестал в начале первой сотни.

Другие дети не прятались, за что и поплатились. Старшему мальчику насовали кубиков в штаны от ступней до самых до окраин, а старшую девочку закатали в ковёр. Остальные Лизоньку, похоже, не нервировали, и они все вместе играли в кубики.

Одно радовало, я так же получал питание.

Однако подобное проведение дней начало надоедать. Ночью мальчиков и девочек разводили в две большие спальни, а младенцев продолжали держать в своём месте.

Со студентами я не общался. Вернее они меня игнорировали. Два мальчика и три девочки.

Бойкот: тишина, счастье.

Но на следующий день, когда Каспер-Оглобля соизволил прийти, я бросился к нему на ногу, тараторя безумный бред:

— Книгу. Дайте книгу! Или гантели, иначе начну тренироваться альмаханскими детьми. Я сойду тут с ума! Если не дадите книг, я сбегу. Клянусь своей здравой логикой, сбегу! Точно сбегу. А потом за альмаханских детей меня казнят. И Вас, как соучастника и организатора!

— Кир, убери свой сопливый нос от моих брюк, мне их только сегодня привезли из прачечной. И веди себя подобающе! — возмутился тот, для кого, похоже, и делали потолки в семь-восемь метров.

— Подобающе? На луну выть? Так она солнышку место уступила. Я уже просто не могу играть в кубики, в которых всего семь видов букв. Ладно, отдых от медитации и прочего развития тоже хорошо. Но меня определили к «малоросликам»! Я уже не помню, какие я там тесты после детдома сдавал, но ведь они рекордные были? Дайте порешать что-то… Хотя нет, я согласен терпеть дальше, если Вы просидите с ними три часа.

— Кир, мальчик, у тебя глаза светятся безумием. Если ты так хочешь, я посижу с ними, сегодня воскресенье, так что я могу и весь день с вами провести, — ответил смелый старик.

— Хорошо, — произнёс я и спрятался в шкаф.

Наивный дед этому не удивился.

Ближе к обеду я проснулся, потянулся и этим открыл створку.

Хе-хе-хе, картина меня порадовала. Месть!

Столп Альмаханства, обладатель какой-то Вселенной и просто очень высокая оглобля по имени Каспер, сидел на ковре, в венке из полотенца, а вокруг него ходило восемь колец хоровода имени Лизоньки с редкими вкраплениями других лиц:

— Колечко, кольцо. Радуга — неба крыльцо, с него Солнце сошло, по земле лучами пошло! — так должен был звучать текст песенки о Красном Солнце, но в реальности этот хоровод создавал непереводимую какофонию.

Стоило мне появиться, по какой-то причине все лизоньки сразу потеряли интерес к процессу, которым были заняты.

И их глаза блестели красным светом.

— Н-ну, нафиг, — пробормотал я и спрятался в свою раковину, но поздно. Защёлок не было, так что я оказался добыт волной, протащен до ковра и посажен к великому волшебнику.

Хоровод начался заново.

— Судя по тому, что её физическая сила определённо выше моей. Эти двойники стихии плоти? — пробормотал я сам себе, не рассчитывая, что меня услышат.

— Это дар солнечных копий. Но я никогда не слышал, чтобы его пробуждали девочки, да и кто-то до двадцацати лет. Красное солнце пробудил свой дар в двадцать два, оба