Конечно, моя возня будит ребят. Чуть позже подрывается и Леська. Возле ванной собирается очередь. Слышу какую-то возню. Наконец, в комнату входит хмурый Ник.

– Что? Тебя опередили? – улыбаюсь я.

– Угу.

– То-то же. В большой семье, как говорится, – шевелю бровями и протягиваю ему блюдо с румяными блинами. – Неси на стол.

Мы завтракаем, когда в гости к нам подтягивается моя сестра. Приезжает она не одна, а с детьми, восьмилетними близнецами – Саввой и Костей. В моей довольно просторной квартире вдруг становится тесно. Но я уже привыкла к постоянной толпе у себя дома.

– Пойдем, выпьем чего-нибудь на террасе.

Так с пафосом я называю свой балкон. Не слишком большой, но и этого пространства хватает, чтобы установить на нем пару садовых кресел и крохотный столик, как я всегда мечтала.

– Не рано ли ты пить собралась? – усмехается Светка.

– Дык я чай тебе предлагаю. Ник забацал. Со льдом. А ты что подумала?

– Подумала, что со льдом, но не чай, – хохочет Светка. – А вообще я должна заметить, что сын у тебя – чистое золото.

– Это точно, – легко соглашаюсь я. – Слышишь, сын? Тебя тетка хвалит.

Ник на секунду отвлекается. Рассеянно кивает и снова утыкается в конспекты. Хотя я вообще не представляю, что можно выучить в таком дурдоме. Дети мотаются туда-сюда, телек орет…

Мы устраиваемся с сестрой на балконе, предусмотрительно закрыв за собой дверь. Хочется побыть вдвоем. Поболтать о своем, о женском, в кои веки отделавшись от малышни. Что мы и делаем.

– Ну, а Князев что? – вопрос Светки застает меня врасплох. Я отставляю стакан.

– А что он?

– Ну, я не знаю. Что говорит? Как без тебя справляется?

– А ничего не говорит. Он не звонил.

Теперь, когда страхи по поводу Леськи более-менее утряслись в голове, мне не отделаться от мыслей об Иване. Нет, конечно, я старательно их гоню. Пытаюсь не думать о том, почему он ни разу за эти дни мне не позвонил. И даже убеждаю себя, будто это нормально. Но не слишком-то у меня получается. Убедить… По-хорошему, мне давно уже нужно признать, что ему плевать на мою жизнь. Плевать, что в ней происходит вне связанного с ним контекста. Но опять же ни черта не выходит. Я ищу ему какие-то оправдания, которые даже мне самой кажутся нелепыми.

Например, вдруг он обиделся, что я не довела до конца начатое?

Скажите, ну, разве не детский сад?

– Что, совсем? – открывает рот Светка.

– Угу. Совсем. Знаешь, Иван ведь бездетный. Наверное, у него в голове не укладывается, как я вообще посмела уйти на больничный с ребенком, когда у нас столько работы. Не удивлюсь, если он уже подыскивает какого-нибудь мужика на мою должность, – кривлю иронично губы.

– Ты шутишь? И почему сразу мужика?

– Потому что мужики не ходят с детьми на больничный.

– Выходит, он у тебя замшелый мизогин, – хмурится Светка. – Вот скажи, почему женщины всегда заведомо в проигрышном положении, а?

– Не всегда, – зачем-то ввязываюсь в бессмысленную дискуссию.

– Напомни мне хоть одну ситуацию, когда в плюсе слабый пол?

– Да легко. Например, почему, когда женщина надевает рубашку мужчины – это сексуально, а когда он ее платье – пугающе? Это ли не дискриминация мужчин?

– Дискриминация чистой воды! – смеется в голос Светка. –  Слушай, а ведь я иногда и боксеры Сереги таскаю!

– А теперь представь его в своем белье.

– Ага, в корсете с розочками… Вот же ужас.

Мы взрослые женщины, а хихикаем, как школьницы. Боже, как хорошо!

– Что думаешь делать? – спрашивает сестра, когда наш смех стихает.

– Понятия не имею, – качаю я головой. Отвожу взгляд от окна и, поймав ироничный взгляд Светы, ко всему развожу руками: – Я правда не знаю, Свет. Поначалу казалось, что мне подходят такие ни к чему не обязывающие отношения. А теперь понимаю…

– Что тебе этого мало.

– Наверное, – быстро допиваю чай и высыпаю в рот подтаявшие кубики льда.

– Ты влюбилась.

– Не знаю. Хотя в него не влюбиться сложно. Вообще не знаю, чем думала, когда позволяла…

Трахать себя. Когда сама провоцировала его на секс. Но этого я, конечно, не произношу.

– Думаю, тебе стоит ему подыграть.

– Подыграть?

– Ну, да. Раз он думает, что ты виновата – сделай вид, что ты очень-очень раскаиваешься. Ну, я не знаю… Соблазни его. Надень бельишко погорячей, что там его заводит?

Я загораюсь Светкиной идеей! Тем более что бельишко у меня припасено. Я купила то, поддавшись порыву. И придержала для особого случая. Что ж… похоже, этот случай настал!

Утром понедельника я выдвигаюсь на работу в полном «боевом» обмундировании. На мне жутко неудобные трусики на металлических кольцах и впивающийся в грудь корсет из того же комплекта. Конечно, под строгим деловым костюмом этого добра не видно, но на контрасте я себе кажусь еще более сексуальной. Я предвкушаю. Я почему-то верю, что он действительно по мне скучал. И наверняка знаю, что мое белье ему очень понравится. Князев – отличный любовник. А кроме того – фетишист. Я знаю, что его заводит… Мы много раз это проходили.

Он задерживается. Я нервничаю. Но это не повод отлынивать от работы, и, пересилив себя, я принимаюсь разбирать секретку.

Князев появляется в офисе ближе к обеду. Я вскакиваю. Сердце радостно колотится в груди. Шагаю ему навстречу. Тянусь к нему, как ива…

– Здравствуй.

– Не сейчас, Инн. Я занят.

Отступаю. Киваю, попутно сглатывая огромный колючий ком, собравшийся в горле. Гляжу ему в спину. Может быть, не одну минуту. Тяжело опускаюсь на стул и, шумно выдохнув, подтягиваю к себе клавиатуру.

Мне плохо. Мне физически плохо. Я работаю на автомате. Принимаю посетителей, раздаю распоряжения. Что-то печатаю. Куда-то звоню… Когда на пороге приемной появляется тонкая брюнетка, я даже не сразу вспоминаю, где ее видела.

– Я к Ивану Савельевичу, – говорит она.

– Извините, он принимает только по запи… – я не успеваю договорить. Дверь в кабинет Князева открывается. Он выходит в приемную. Взмыленный. Хмурый. Жесткий.

– Жанна? Проходи! – кладет руку этой самой Жанне на поясницу и захлопывает за собой дверь.

Я во второй раз оседаю на стул. Металлические кольца на трусах жалобно скрипят и пуще прежнего впиваются в кожу. Я больше не чувствую себя ни красивой, ни сексуальной. Я кажусь себе полной дурой, которой прямо сейчас указали на место.

Иван

Я толкаю дверь в палату, чтобы сообщить Жанне, что в принципе показаний для госпитализации нет, но замираю в дверях, не ступив и шагу. Есть что-то невыносимо трогательное в открывшейся моим глазам картине. В ее розовых пятках, выглядывающих из-под небрежно наброшенной простыни, в ладошке, что она подложила под щеку… Все как будто нереально. Не про меня. И эта девочка совсем не из моей жизни, и эта комната, и даже эта кровать в зебровом узоре проникающего через приспущенные жалюзи света. Сердце запинается. И это ведь тоже нереально. С чего? Почему вдруг? Зачем? Я не давал такой команды.