на вкусовых сосочках будет оставаться этот мерзкий привкус. Так вот, авторитетно заявляю, что в обществе алчущих свежей плоти мертвецов тотальная демократия и толерантность. Забитую качественными наколками сестру спортика Костян обгладывал, как и обычного человека. Наверное, тут нужно было вставить шутку про вегетарианство и салат из парализованных "овощей", но… проехали. Все же осталось во мне, что-то от живого, трава жестко бьет в мозг, впрочем, вызывая не "вай, какой каеф, ёбана", а странные мыслишки, слабо связанные с привычными логически-следственными связями, протекающими по частой паутине нейронов.

Человек, отринувший все прелести медленного гниения заживо от бухла и дури, не заметив мою тихо смолящую в полумраке фигуру, рванул вниз. Его шатало и вело в сторону. Привалился к стене, не останавливая переставление плохо отзывающихся нижних конечностей. Обдирает старую мастерку об бетонную стену, оставляя на ней смазанное кровавое пятно.

Игла Смерти?

А зачем? Второй некробоец уже встает из лужи собственной крови, скребя когтями по ламинату.

Я чувствую страх спортсмена.

У меня нет власти над живыми, как над мертвыми. Я не могу видеть его глазами, слышать его ушами и осознавать, то что он чувствует, о чем думает.

Но я знаю.

Его липкий страх, истеричная паника и низменный животный ужас, содравший налет цивилизованности с первобытных инстинктов, наслаивается на эффект марихуаны, вводя меня в странное, полусомнамбулическое состояние всеобъемлющей нирваны. Этот страх оседает на стенах и полу невесомой пылью, дабы незримым ветром быть скомканным в сгусток сырого и склизкого нечто, коее забивается под мою шкуру сотней трупных мух.

Он видит трупы. Расчлененные. Выпотрошенные. Освежеванные. Изуродованные.

Он видит потеки крови.

Он видит выломанные двери.

Обглоданные кости.

Обрывки кожи.

Ошметки мяса вперемешку с лентами потрохов.

И от этого ему еще страшнее.

Если твоя психика не сломана до того состояния, когда тебя вообще невозможно напугать или удивить, то будь ты хоть Рэмбо, помноженный на матерого коммандос, стоит безусловному рефлексу, директиве номер ноль желания выжить, чуть разжать когти, стиснутые на твоем трепыхающемся разуме, ты будешь в интеллектуально коматозном состоянии. Ступор. Паника. Непонимание. Суматошное мельтешение. Если ты, конечно же, не Чак Норрис. А причем тут Чак Норрис?

Этот парень, не тот, кто Чак Норрис, повидал много дерьма. Годиков двадцать, взрывной характер, бритый под ноль череп, сбитые костяшки и довольно сомнительные связи. Его определенно нельзя было назвать слабым или бесхребетным… бесхребетным, да, нужно вырвать ему позвоночник. А зачем? Чтобы он был хребетным. Что?

Он ковылял к выходу. Спотыкаясь на ступенях, подскальзываясь в лужах крови. Беззвучный плач с абсолютно сухими глазами, вкупе с адским выбросом адреналина сотрясал его плечи. Он вернется. Он отомстит. Чем бы не являлась эта тварь, он вернется. Вернется и убьет ее самым зверским способом, на какой только хватит фантазии. Рукав мастерки потемнел, отяжелел от крови. Рана не глубокая, широкая, поверхностная. Костян рубанул наотмашь, почти не целясь. Пацанчику хватило реакции избежать более плотного знакомства с маникюром живого мертвеца, грозящего кустарной ампутацией верхней конечности. А еще ему хватило везения или дурости время от времени присовывать своей сестре.

Инцест — это дело семейное, епта.

Ребятки-то были из нашего городского детдома. Гиблое место, квинтэссенция большей части мрачных слухов о том, что может твориться в подобных заведениях. И в большинстве своем оттуда выходят психически сломленные или искалеченные личности. Вроде меня. Шутка. Или нет.

Я не знал их имен.

И не знал истории их жизни, но видя мутными зрачками Костяна интерьер квартиры мог поиграть в Шерлока Холмса. Легкие наркотики, заточенные именно на временное изменение психических принципов работы восприятия мира, неплохо так способствуют развитию раковой опухоли больной фантазии, засасывающей с головой в свое распухшее цветастое нутро.

Хилый, нескладный мальчик и такая же девчушка, немногим старше. Озлобленные на весь окружающий мир волчата, которым уже успели пообламывать только проклюнувшиеся клыки.

У него была она.

У нее был он.

Наверное, это романтично, пусть и с извращенной точки зрения. Если честно, я плохо понимал, что в принципе подразумевает под собой понятие "романтика". Они выжили в аду и не превратились в пустые остовы себя прежних. Не сломались, а лишь слегка треснули и в эти мелкие сколы просочилась порча разврата, пустившая корни на возвышенной привязанности. Они растворялись в объятиях друг друга, силясь хотя бы на жалкие крохи мгновений абстрагироваться от мрачного, жестокого и несправедливого человеческого социума, захлебывающегося гноем собственной неполноценности и сукровицей зарождающейся антиутопии.

У безымянной мадамы в области брюшной полости тускло пульсировала точка еще не рожденного живого существа. Не верьте ублюдкам, выступающим против абортов. В этом сгустке хаотической репликации хромосом не было души, лишь набор питательных веществ, которые загружал в него материнский организм, и сверхновая звезда энергии Жизни еще не оформившейся в полностью функциональный биоробот, бредущий из ничто в никуда. Третья-четвертая неделя беременности, даже живот не увеличился.

У Костяна сорвало чердак. Наглухо.

Чем могущественнее становится низшая нежить тем более она падка на подобные вкусовые извращения. Вампиры смакуют редкие группы крови. Личи наслаждаются соками вырванных из тел душ. А вот старым добрым трупоедам приходится окунаться во все тяжкие куцей ритуалистики, завязанной на голод и вмонтированной в подкорку их иссыхающих мозгов.

Вурдалак не вырвал ей конечности вместе с суставами, чтобы она не убежала. Он же не долбоеб. Нет, конечно, долбоеб, но не настолько, чтобы позволить настолько лакомому кусочку так быстро свалить от его гастрономических наклонностей, истеча кровью. Не рожденное, невинное дитя кровосмешения. Подобное идет далеко не по настолько выгодному курсу, как пиздюк на третьем, но…

Кто я такой, чтобы мешать кому-то нормально пожрать?

Девушка брыкается, извивается под тушей немертвого, захлебываясь ужасом, колотя кулачками по угловатой костяной броне и истекая мочой. Когти почти нежно входят в ее бока, чуть ниже ложных ребер. Стройное подтянутое тело, облаченное лишь в фривольный топик и домашние лосины, выгибается от боли. Серебристая бусинка пирсинга в пупке тускло подмигивает в желтоватом свете ламп. Темные струйки крови измазывают бархатистую загорелую кожу, стекают на бежевую плитку пола.

Пацанрок колотится в заваренную дверь. Что-то бессвязно орет.

Интересно, через сколько сюда подвалят доблестные стражи правопорядка?

Спустя столько мертвецов, павших от лап моего вечноголодного дитя, я способен контролировать несколько десятков подобных ему существ. И согласитесь, это впечатляющая сила. Даже десять вурдалаков или упырей в техногенном будущем, когда уже изобретен огнестрел, но нет лазерной пушки и постоянных колоний на других планетах, это довольно неплохо.

Знаете почему общественность боится террористов из разряда тех, что с восхвалением своих богов подрывают все и вся