Хаджи-бей внимательно слушал ее, лицо еговыражало искреннее сочувствие. Когда она закончила, он сказал:

— Да, дитя мое, все это очень трагично.Но твой случай не уникален. Подобное случалось и раньше с другими людьми.Сделанного не поправить и минувшего не вернуть. — Он внимательно посмотрелна нее и продолжил:

— Ты измучена, маленькая Фирузи. Тебепришлось вынести много страданий. Постарайся заснуть, а когда проснешься,увидишь, что боль осталась позади. Ты начнешь свою жизнь заново. Прошлоенавсегда останется в твоей памяти, но знай: мучения твои окончились.

У Машутки слипались глаза и уже начиналзаплетаться язык, но она все же проговорила:

— Они окончатся только в том случае, еслия буду отмщена. Бату и семеро его людей должны умереть. За каждого члена моейсемьи. А за моего мужа… тот… Иесукай…

— Хорошо, Фирузи.

— Как ты меня называешь? — спросиладевушка уже в полудреме.

— Фирузи. Это значит «бирюза». У тебяудивительные глаза. А теперь спи, дитя мое.

И девушка тут же впервые за последнее времяпогрузилась в крепкий, здоровый сон.

— А когда я проснулась, то почувствоваласебя прекрасно! Вот как, милая Сайра, я сюда попала, — закончила свойрассказ Фирузи.

— А что было с Бату? — спросилаДжанет. — Хаджи-бей отомстил ему и его людям за твоих родных?

— О да! Когда мы услышали о тебе и спешновыехали из Дамаска, взяв курс на Крит, я видела, как их отрубленные головыгнили на шестах у городских ворот. Но я больше про них не вспоминала, и агамолчал.

— Ты говоришь, что вы услышали обо мне вДамаске?

— Да, слух о том, что Абдула бен Абдула выставилна аукцион рыжеволосую белую девушку благородного происхождения, разнесся отДамаска до Александрии. Подумать только, какие деньги отдал за тебя Хаджи-бей!Те динары, что были заплачены за нас с Зулейкой, даже не идут ни в какоесравнение!

— Если честно, не могу сказать, что мнеэто очень льстит.

— И напрасно! — довольно резкопроговорила Зулейкя. Джанет удивленно покосилась на темноволосую девушку.

— А, не обращай на нее внимания, —со смехом проговорила Фирузи. — Это наша китайская принцесса, дочьимператора. Она все еще не может успокоиться, что едва не попала в рукипогонщику верблюдов или какому-нибудь грязному варвару-скотоводу. Если быХаджи-бей случайно не наткнулся на нее, она сейчас прислуживала бы азакопченной хижине. Она у нас очень гордая. За те несколько недель, что мыпровели с ней вместе, я успела понять, как высоко ценится гордость средипредставителей ее народа. Она до сих нор мучается от того, что ее предала…

— Если не возражаешь, милая Фирузи, ясама расскажу про себя. У меня тоже язык есть, — проговорила Зулейка. Онаподнялась с дивана, приблизилась к девушкам и опустилась на подушки рядом сними. В отличие от своей белокурой спутницы она рассказывала о себе твердымголосом и не проливала слез.

Она на всю жизнь запомнила тот далекий день,который решил ее судьбу. Па дворе стояла весна, и принцесса сидела у мраморнойкромки искусственного пруда в саду своей матери, наблюдая за тем, как нырнетсреди плавающих лилий серебряный карась. Ее отвлек негромкий оклик се личнойрабыни Май Цзе. Принцесса обернулась на голос.

— Госпожа, наша благородная матушкажелает видеть вас.

— Иду — Нет, нет, не так! —испуганно вскрикнула рабыня. — Вначале переоденьтесь. Потому что там будетон!

— Мой брат-император?

— Да, госпожа.

Принцесса вернулась к себе в комнату и спомощью Май Цзе надела кимоно из белого шелка, расшитое розовыми цветами.Рабыня расчесала ее длинные черные блестящие волосы, заплела их в две косы изакрепила по обеим сторонам головы маленькими жемчужными заколками.

Отпустив рабыню, принцесса посмотрелась взеркало. Перед ней стояла высокая, изящная девушка с гладкой будтоотполированная слоновая кость кожей, выразительными раскосыми глазами, высокимиблагородными скулами, маленьким тонким носиком и небольшим чувственным ртом.Она знала, что красива, просто хотела лишний раз убедиться в этом. Покинув своюкомнату, она направилась туда, где ее ожидала мать.

— Принцесса, — объявил евнух.

Она вошла в комнату, изящно опустилась наколени и потупила глаза, как того требовал обычай. В присутствии императора всевзоры должны были быть обращены долу.

— Поднимись, младшая сестра, —раздался молодой мужской голос.

Она поднялась, старательно избегая встречатьсяс венценосным братом глазами.

— Я сосватал тебя, — объявил он.Принцесса бросила быстрый взгляд на мать, лицо которой ничего не выражало, ипромолчала.

— Ты выйдешь замуж, — продолжалимператор, — за персидского шаха. В трехмесячный срок тебе надлежитпокинуть родительский дом и отправиться в Персию. Тебя будет сопровождатьполная свита, включая рабов и солдат. Принцессе из династии Минь, дочери нашегопокойного отца, славного Ченг Хуа, не подобает передвигаться по стране одной.Но когда ты доберешься до Персии, свита покинет тебя и вернется. Теберазрешается оставить при себе лишь рабыню Май Цзе.

— Благодарю вас, мой господин.

— И это все, что ты можешь мне сказать?Ты станешь хозяйкой Персии, сестра. Ты, дочь простой наложницы!

— Вы тоже родились от наложницы, мойгосподин. Да к тому же далеко не такой знатной и благородной, как моя мать.Хунь Чи расхохотался:

— В тебе слишком много гордости, сестра.Ты станешь прекрасной женой персидскому шаху, и этот брак укрепитвзаимоотношения между нашими государствами.

— Я признательна вам за то, что вы далимне возможность послужить вам и моей родине.

— Ха! — усмехнулся император. —Ты не дура, и я чувствую, и уже начинаешь просчитывать все преимущества новогоположения! Не меняйся, сестра. Мне нравится твоя гордыня. Никогда не теряй ее.А теперь… — он повернулся к матери принцессы, — оставь нас. Я хочу питьчай со своей сестрой.

Спустя три месяца огромный караван покинул«Запретный город»[5] и повернул на запад к границам Персии. Вместес ним из отчего дома уехала юная принцесса из императорской династии Минь. Надворе уже стояла середина лета, и на пути следования крестьяне одаривали своюгоспожу разными дарами, в основном спелыми дынями и другими фруктами и овощами.Она распорядилась принимать все подарки, не отказываясь ни от чего. Самапринцесса не показывалась людям, приветствовавшим ее, и ни разу не приоткрылазанавесок своего паланкина. Она не испытывала к этим крестьянам никаких чувств.