хочу сделать то, что в моих силах, там, где я есть, чтобы мир стал чуточку лучше. Разве это плохо?

Генри молчал, и Мишель решила не мешать его размышлениям. Она просто обняла его руку и сделала то, чего ей уже давно хотелось: прильнув к другу, опустила голову на широкое плечо, напряженное и твердое.

Он шумно выдохнул и, расслабившись, обнял Мишель, устраивая ее в надежных объятиях.

— Ты всегда находишь нужные слова, — проговорил он, щекотнув дыханием ее волосы. — Спасибо.

Мишель улыбнулась, ощущая себя безмерно счастливой.

***

…Генри ждал ее на их прежнем месте: у раскидистой яблони в глубине приютского сада. Однако едва Мишель разглядела лицо друга, радость от долгожданной встречи уступила место испугу, ведь прежде она никогда не видела, чтобы он плакал. Ее сердце болезненно сжалось. Что же случилось, отчего его лицо исказило страдание?

Завидев подругу, Генри едва не бегом бросился навстречу, до боли сжал в объятиях и, спрятав лицо в ее волосах, разрыдался по-настоящему. Мишель почудился слабый запах крови, но она только и смогла, что обнять его широкие плечи, накрыть рукой растрепанную голову, утешительным жестом.

Что бы ни терзало ее друга, она будет рядом, станет на его сторону, поддержит. Только бы он рассказал… Вскоре Генри затих и ослабил хватку, но Мишель молчала, боясь пошевелиться, спугнуть его откровение.

— Прости, — с трудом проговорил он и отстранился, пряча взгляд. — Такой ужасный человек как я не достоин тебя… Я не должен был приходить сюда, но не удержался… Хотел увидеть тебя еще раз.

— Вовсе ты не ужасный, Генри! — убежденно проговорила Мишель. Положив обе ладони на его щеки, она повернула его голову, заставив взглянуть ей в глаза. Осенний ветер обсыпал их пожухлыми листьями, но сейчас она не чувствовала холода. — Пожалуйста, расскажи мне… что случилось? Обещаю, я не стану тебя осуждать!

— Конечно, ты не станешь, — горько улыбнулся Генри. Серые глаза сверкали по-особенному, из-за только что пролитых слез, из-за болезненной обреченности проигравшего и чего-то еще, теплого и светлого. — Ты слишком добрая. Настоящее сокровище.

Он обвел холодными пальцами овал ее лица, жадно всматриваясь в каждую черточку.

— Генри, пожалуйста, — взмолилась Мишель, не в силах избавиться от ощущения, что он собирается совершить что-то непоправимое. — Поделись со мной! Ты не должен страдать в одиночку! Я ведь твой друг!

— Друг… — чуть хрипло произнес он и покачал головой. — Для меня ты больше чем друг. Ты мое сердце. Я никогда тебя не забуду.

— Генри… — выдохнула Мишель. Она так мечтала услышать от него слова любви, однако теперь, когда он их произнес, она не чувствовала ничего, кроме отчаяния. Это никакое не признание, а настоящее прощание. Будто этими словами он не связывает их судьбы, а навсегда вычеркивает ее из своей жизни. — Что бы ни терзало тебя, у тебя есть я! Давай сбежим! Ты же хотел, помнишь?

— Сбежишь со мной? — улыбка коснулась его губ. — Это было бы действительно здорово, только вот один близкий друг научил меня смотреть в лицо трудностям и не избегать ответственности за людей, доверивших мне свои жизни. Пожалуй, хоть это я должен сделать правильно.

— Очень хорошо! — воскликнула Мишель. — А теперь расскажи этому самому другу, что произошло! Вместе мы сможем…

— Боюсь, что больше не будет никаких «вместе», — тихо произнес Генри. — Ты была моим светом. Я не стану тянуть тебя за собой во тьму.

От этого странного разговора голова Мишель шла кругом. Она только и могла, что умоляюще смотреть на друга, надеясь, что он все объяснит.

— Помнишь, когда мы впервые встретились, я говорил тебе о стражах, умеющих обращаться в мышей?

Мишель кивнула. Конечно она помнила.

— Так вот все это не выдумки одинокого мальчишки, — продолжил он.

В следующий миг его тело обволокло темным туманом, а потом Генри исчез, а в пестрой листве мелькнул пушистый комочек с глазками-бусинками. Мишель даже не успела испугаться — мышь вновь превратилась в Генри.

— Все правда. Про стражей, про магию… — он помолчал и, вздохнув, расправил плечи: — Сегодня мой мир рухнул. По моей вине. Мама погибла, потому что я не помог ей усмирить магию. Я предал друга, которого поклялся защищать. Подвел всех, кто в меня верил. Утратил право на все, что прежде считал обузой… Вот такой у тебя друг, Мишель, — он посмотрел в ее глаза и добавил с горечью: — И все равно я пришел к тебе, мечтая о твоем утешении. Чтобы ты еще раз взглянула на меня так, словно я — лучший в мире человек. Мишель, пожалуйста, скажи, что ты меня любишь!

Ее сердце готово было вырваться из груди, оно болело и ныло, вторя боли Генри.

— Я люблю тебя, кем бы ты ни был! — проговорила Мишель и, приподнявшись на носочки, поцеловала его.

В этот самый миг ей почудилось, что их объял теплый поток, будто они вдруг из сырой осени перенеслись в жаркое лето. Однако с тем, как поцелуй закончился, волшебное ощущение ушло.

— Спасибо, — улыбнулся Генри и мягко провел большим пальцем по ее щеке. — Я унесу с собой твои слова и всегда буду помнить о твоем прощальном подарке.

Мишель стало не по себе. Он все-таки собирается ее оставить.

— Не надо, Генри!.. — взмолилась она, но он уже взмахнул рукой, рассыпая в воздухе золотистые всполохи.

— Забудь обо мне, — печально проговорил он, когда магические блестки окутали Мишель с ног до головы.

— Но я не хочу забывать! — выкрикнула она.

— Достаточно того, что я буду помнить… — его слова, а следом и он сам растаяли оборвавшимся сном.

…Мишель открыла глаза. Снег кружил, таял на лице, ложился на ресницы, которые и без того промокли от слез. Ее ноги не касались земли: кто-то держал ее на руках, крепко прижимая к твердой груди.

— Генри… — тихо позвала Мишель, и державший ее человек глубоко вздохнул.

— Так и думал, что барьер разрушит чары, — проговорил Мышиный король. — Здравствуй, Мишель.

Глава 11. Корона Теней

Противоречивые чувства разрывали изнутри, мешая мыслить здраво. Генри здесь, рядом, так близко, что Мишель могла слышать стук его сердца. И в то же время теперь между ними разверзлась настоящая пропасть, ведь ее забытый друг оказался королем, несущим на плечах бремя ответственности за свой страдающий народ.

Королем, которому не нужна такая королева, как она: обыкновенная простушка, все радости которой можно уместить под крышей ветхого пансиона, где она провела почти всю свою жизнь. Иначе он ни за что бы так легко от нее не отказался.

Но разве не он первый признался ей в