Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ева задумалась.
— Почему ты не хочешь, чтобы их воспитывали биороботы? Они бы могли дать им лучшее образование, чем ты. Они бы умели всё делать намного лучше, чем можешь научить их ты.
— Бесперспективняк! — с трудом выговорил Адам. — Слушай мою теорию. Не знаю, слышала ли ты про такое. Однажды, ещё в лохматые годы, один известный учёный, Джон Кэлхун, поставил такой эксперимент.
Он взял бак два на два метра и создал в нём идеальные условия для мышей. Ну там еда, вода, температура, уборка. По его расчётам, там могли бы комфортно жить несколько тысяч мышей. Есть, например, одновременно могли девять с половиной тысяч. И вот. Запустил он туда сначала четыре пары, они стали активно размножаться, но, когда их стало более шестисот, поведение мышей изменилось. Во-первых, самки начали рожать детёнышей намного реже и периодически загрызали их при рождении. Потом появилось очень странное поколение мышей. Их назвали «красивые». Самцы этой группы отказывались драться и бороться за самок и территорию, не хотели спариваться. «Красивые» только ели, пили, спали и очищали свою шкурку, избегая конфликтов. Несмотря на хорошее питание, мыши пожирали молодняк и друг друга.
Ева поëжилась.
— Ну и передохли все в конце концов, — закончил историю Адам. — А, да, — вспомнил он. — Этот учёный в конце эксперимента взял несколько «красивых» мышей и поселил их в хорошие, не перенаселённые условия, но их поведение не изменилось. Так и не захотев размножаться, они передохли от старости.
— Почему? — прошептала Ева.
— Ща! Я это не выговорю. Адам вытащил из кармана телефон, потыкал в экран и выразительно прочитал:
— Наблюдаемая ситуация позволила Кэлхуну сделать вывод, что при достижении определённой плотности населения и заполнении всех социальных ролей в обществе возникает популяция молодых «изгоев», количество которых только увеличивается. В результате распадаются социальные связи и уничтожается общество в целом. В идеальных условиях существования нормальным становится «примитивное аутистическое поведение», которое приводит к вымиранию популяции.
— Понятно? — гордо произнёс Адам, засунув телефон обратно в карман.
— Да, но… Ты хочешь сказать, что когда всё слишком хорошо — это плохо?
— Это не я, это эксперимент. И мне кажется, биороботов реально слишком много, они не заинтересованы в том, чтобы ещё и люди толклись с ними на этой планете. Если доверить им воспитание детей, они с детства будут убеждать их не размножаться в дальнейшем. Они уже так делают. Ты что, мне, не веришь? Я кое-кому рассказал про свою идею. А они мне такие: «А на фиг это надо, и так народу до фига, с детьми ещё ковыряться, нам и так хорошо. Зачем нам этот лес, это поселение? Нас и тут неплохо кормят».
— А как вообще, тяжело? — кивнула Ева на детей, закончивших свою работу и увлечённо играющих в какую-то игру за тем же столом.
— Сейчас полегче, — вздохнул Адам. — А когда мелкие совсем были, жить не хотелось. Первого покормишь, второго, третьего, а первый уже обосрался, — усмехнулся он. — Ладно, ты подумай… Я был бы очень рад… Даже не в том дело, что мне нужна твоя помощь… Просто ты такая прикольная… Ты мне ещё тогда, с палкой, понравилась, когда по заборам колотила. А то все девчонки знакомые заторможенные какие-то, замороженные.
— Слушай, Адам! А познакомь меня с кем-нибудь ещё из людей, я очень хочу с ними поговорить… Ну пожа-а-а-а-луйста!
— Да, конечно, Ев, если хочешь. Давай завтра гавриков своих покормлю, и пойдём. Можем к Машке сходить или к Артуру. Только зря это всё, вот увидишь…
На следующий день уже в девять утра Адам, Ева и двое малышей спускались по крутой лесенке в какой-то погребок. Открыв дверь и подождав, пока глаза привыкнут к полутьме, они увидели несколько столиков и старый деревянный прилавок. За прилавком, положив на него груди, восседала женщина, лет сорока на вид. Она была непомерно толста.
— О! Адамчик явился, дорогой! — заголосила она. — Да не один! Садитесь, дорогие! Возьмите деткам по мороженому, там, в холодильнике! Опять, Адамчик, меня в лес будешь звать, дорогой! И не проси! Я уже три года отсюда не выхожу, и не хочу я видеть этот ваш мир! — не давая вставить и слова, говорила и говорила, как фокусник, одновременно доставая откуда-то из-под прилавка тарелки и разные кушанья.
Ева уже очень хотела выбежать наружу и больше не видеть эту странную женщину, но ей хотелось ещё кое-что выяснить.
— А скажи мне, пожалуйста, — прошептала Ева Адаму, — я до сих пор не поняла, как отличить биоробота от человека?
— Да с первого взгляда никак не отличишь, — сказал Адам. — Вот поживёшь с ним несколько лет, увидишь, как человек стареет, ругается и истерит по пустякам, — посмотрел он на Марию, — и сразу поймёшь. Врачи как-то определяют приборами, а так вообще непонятно. Мне как-то малого одного принесли, а он кривоногий, рахитичный — сразу видно, человек! Потащил его к врачу — а тот говорит: где вы такого древнего биоробота взяли? Ему уже лет сто, опытный образец. Вот так! Пришлось в семью отдать.
Мария наконец перестала метать кушанья на стол и замолчала. Задумчиво подперев щёку ладонью, она переводила взгляд с Евы на малышей.
— Ой! Какие же вы счастливые! Вся жизнь впереди. Ты кушай, деточка, кушай плов, только что приготовила, небось дома-то таким не кормят!
Ева с опаской поднесла ложку ко рту и почувствовала какой-то нереальный, просто фантастический вкус неведомого ей блюда. Ева сидела, ела Машин плов и плакала, не зная, почему, и думала: «Интересно: первый раз плачу оттого, что ем очень вкусную еду».
Выйдя из погребка, Адам сказал:
— Видишь, она не хочет с нами. Её тут кормят, поят, телевизор дают смотреть, ей даже в клинику для похудения предлагали бесплатно лечь. Но её всё устраивает… Ну что, к Артуру?
— Да, да! К дяде Артуру! — радостно закричали малыши.
Артур оказался мускулистым молодым человеком, тренером в бассейне.
— Вот, ребят, подкачался, не хочу плохо выглядеть на фоне коллег.
Он радостно поздоровался с малышами и повёл их в лягушатник.
— Слушай! —