Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не надо, дядя Витя, – попросила она и предостерегающе выставила руку. – Не надо!
– А то что? – Карие глаза отчима смотрели зло и холодно. – Леше пожалуешься?
– В этом нет никакой необходимости. Леша все слышит, Виктор, – раздалось из-за высоченной живой изгороди.
И через мгновение Лешка выбежал на газон, отряхивая старенькие джинсы. Лариса оцепенела.
Он что, следил за ней? Молча отпустил из дома, чтобы последовать за ней и…
И что дальше?!
А дальше Лешка подошел, встал между ними и повторил:
– Леша все слышал, Виктор. Поэтому…
– Что?
Виктор с насмешкой смотрел на молодого парня в ветхих штанах и застиранной майке. В кедах с наметившейся дыркой на месте большого пальца правой ноги. Видимо, часто пинает этой ногой мяч, играя с детьми. Именно правой. И бицепс на правой руке крепче, чем на левой. Леша правша. Это следует запомнить.
– Поэтому отвали! – повысил Леша голос и задвинул за спину Ларису, порывающуюся что-то сказать.
– В смысле, отвали? – Виктор чуть выставил вперед правую ногу, сжал правый кулак, напрягся.
– Отвали от нашей семьи. Оставь нас в покое. Чего непонятного?
Лешка был лопухом. Пусть много моложе его самого, крепче и симпатичнее. И ему не нужны были косметические процедуры, которыми он сам увлекся год назад. И долгие тренировки ему не нужны были тоже. Все компенсировала молодость. Но все же он был самым настоящим лопухом. И конечно, пропустил удар в челюсть, которым Виктор его наградил.
Отлетев на метр, он упал на траву и застонал, заслоняя лицо локтем. Лариса заметалась.
– Как ты можешь?! За что ты его ударил?! – закричала она, приседая рядом с мужем и пытаясь заглянуть ему в лицо.
– Хотя бы за то, что он проник на частную территорию.
Виктор с напряженным вниманием осматривал ее обнаженные лопатки, нежную кожу плеч. Розовые пятки, мелькающие в траве.
Он не уступит!
– Я запросто мог застрелить этого парня, а потом вызвать полицию. Если бы тебя не было сейчас здесь, я бы так и сделал, – процедил он лениво, скрестив руки на груди.
Костяшки пальцев правой руки ныли, но это не беспокоило. Боль была приятной. Он был удовлетворен. Противник валялся у его ног. Он был повержен. Унижен на глазах любимой женщины. Пусть сейчас ей его жалко. Это временно. Женщины не любят проигравших.
– Это жестоко! – выпалила Лариса, вставая в полный рост.
Ее трясло от гнева и обиды, но он находил в этом особую прелесть. В том, как полыхают ее щеки, как подрагивает тяжелая грудь, едва прикрытая сарафаном. Как блестят ее полные слез глаза. Как она смотрит на него со смесью ужаса и неузнавания.
«Да, детка, да! – хотелось ему кричать в полный голос. – Ты еще многого обо мне не знаешь! Тебе еще предстоит узнать, насколько я силен и могущественен!»
– Я даю тебе три минуты, чтобы убраться с моей территории.
Виктор небрежно пнул резиновую подошву старого кеда. Леша все еще валялся на траве, закрываясь от них рукой. А может, просто солнце жгло ему глаза, вот он и положил на лицо ладонь. С этим парнем никогда не можешь знать все наверняка. Были, были в нем какие-то загадки. Чем-то он пленил Ларису.
– Убирайся, – буркнул Виктор и пошел к дому, на ходу крикнув: – Но разговор не окончен.
– Что ты этим хочешь сказать?
Виктор только ступил на третью ступеньку своей великолепной веранды, когда это услышал. Медленно обернулся и почти не удивился, обнаружив Лешку стоящим и потирающим левую скулу. Будто ничего и не было. Будто и не он только что катался по траве, постанывая.
– Я не уступлю тебе эту женщину, молокосос, – процедил Виктор сквозь зубы.
На Ларису он старался не смотреть. Он не сводил глаз с Лешки.
Его взбесило, что соперник ему улыбается. Нагло, с вызовом. Ему наверняка это дается нелегко. Скула опухла. Уголок рта кровоточит. А он улыбается!
– Ты же слышал, что Лариска сказала, – как-то притворно возмутился Лешка сквозь улыбку. – Она любит меня.
– И? И что с того?
Он спрятал руки в задние карманы белых джинсов, чтобы тут же не сбежать по ступенькам и не начать избивать это нагло скалившееся лицо в кровь. Соблазн был велик. Удержав себя, мысленно похвалил. Не время!
– Она просто думает, что любит тебя, Алексей. Она просто не пыталась любить кого-то другого.
– Тебя, что ли? – Он шире ухмыльнулся и поморщился, прикладывая руку к губам.
– Меня, – кивнул Виктор и ткнул пальцем в Ларису. – И от нее теперь уже ничего не зависит. Теперь это только наше с тобой дело, Леша.
Он по слогам произнес его имя, нарочно затянув последнюю гласную.
– Только ты и я.
– Согласен, – кивнул тот всклокоченной головой, не раздумывая ни минуты.
И даже испуганное оханье Лариски не произвело на него впечатления. И он спросил:
– Значит, дуэль?
– Поединок, Леша. Назовем наше состязание за женщину поединком, – скрыв удивление, уточнил Виктор.
Он был удивлен, да. Никогда бы не подумал, что все так просто получится. Что так легко этот олух попадется в ловко расставленные им сети.
– Когда и где я сообщу дополнительно. – Он вытащил руки из тесных карманов и, трижды хлопнув в ладоши, закончил с удовлетворением: – А сейчас, господа, можете быть свободны.
– Я сожалею…
Это была самая пустая и бессмысленная фраза, которую ей всегда приходилось произносить, сообщая родственникам о нагрянувшей в их дом нежданной беде. И она ей очень не нравилась. И она часто рылась в литературных справочниках, пытаясь отыскать менее бессмысленные аналоги. Ничего не было. Или было, но очень пространно и эмоционально. А она на эмоции не имела права. Она представляла Закон и Порядок. И должна была быть собранной, вежливой и лаконичной.
Именно поэтому, сидя сейчас в квартире погибшей Марии Сергеевны перед ее убитым горем сыном, Аня уже трижды повторила:
– Я сожалею.
Мужчине, который прятал от нее глаза за сложенной ковшиком ладонью и странно дергался, сидя на стуле в кухне матери, на вид было лет сорок пять – пятьдесят. На самом деле ему было немногим за тридцать. Если точнее – тридцать пять лет было сыну погибшей Марии Сергеевны Никулиной. А выглядел он старше своих лет по причине периодических запоев, с которыми тщетно боролись его мать и бывшая жена, так и не успевшая нарожать ему детей в браке.
– Я один… Я остался совершенно один! – стонал Геннадий, вздрагивая всем телом каждые пять минут. – Как же я теперь, а?! Как же?!
Анна украдкой глянула на часы. Она здесь уже полчаса и все без толку. Геннадий не шел на контакт. Умышленно он это делал или по причине глубокого нервного потрясения, оставалось только догадываться.