было, благодаря повседневным подробностям семейной жизни можно осветить существенные черты логики социальных действий при Старом режиме.

Трудность типологического обобщения описанных способов поведения вытекает ровно из того факта, что используемые конкретные формы организации не разрабатываются заранее вне общей схемы мышления, обуславливающей цели и ожидания. Это относительно гибкие формы, которые приспосабливаются к ситуациям, возникающим в ходе развития жизненных циклов, в результате действия внешних политических и экономических событий, самых неожиданных происшествий. Описываемое общество, как и любое другое, состоит из индивидов, сознающих долю непредсказуемости при планировании любого типа поведения. Неуверенность вытекает не только из сложности предвидения будущего, но и из неизменного понимания ограниченности информации о силах, действующих в данной социальной среде. Нельзя сказать, однако, что перед нами общество, парализованное нерешительностью, чуждающееся всякого риска, пассивное, замкнувшееся в незыблемых ценностях самозащиты. Совершенствование прогнозов ради повышения безопасности является мощным стимулом технического, психологического, социального обновления, а выбор стратегии, примеры которого предоставляет семья Перроне, входит в арсенал приемов, призванных управлять средой[42].

Индивид, принимающий решения с определенным расчетом полезности, делающий выбор в рамках некоего набора альтернатив, обладающий устойчивым представлением о распределении вероятностей по каждой совокупности будущих событий и максимизирующий ожидаемое значение, — это в большой степени теоретическая фикция даже для современного общества. Однако именно этот образ человека совершенно рационального, психологически единообразного, готового прилагать максимум усилий, всегда не равнодушного к экономическим стимулам, во всеоружии данных, которые служат ему для действий, лишенного социальных связей и памяти породил противоположный этноцентрический образ крестьянина Старого режима, подвластного стихиям, традиции, нестабильности, неспособного на активные и продуманные поступки. Середины между понятой таким образом рациональностью и полной пассивностью животного не существует. Жесткое ограничение истории семьи ее внутренней историей также является производным от этого образа человека Старого режима, особенно крестьянина, — всецело подчиняющегося велениям природы и общественных институтов: «Приход, — говорил Тюрго, — представляет собой скопление хижин и не более деятельных, чем эти хижины, жителей»[43].

Ментальный мир, внутри которого развернулась проповедь Кьезы, был миром общества в поисках безопасности: экономическое благополучие служило целью, подчиненной расширению и укреплению социальных связей, на которых основывались те же возможности выживания. Именно в этом контексте приобретают значение формы объединения семей как стратегический элемент достижения безопасности. Очевидно, что эти отношения строятся прежде всего на кровном родстве и альянсах, но эта сфера предпочтений может быть расширена или сокращена, в ней существуют варианты выбора и иерархические структуры. Хотя именно неопределенность порождает нормы, позволяющие всем прогнозировать поведение каждого человека, сама сложность прогнозирования придает этим нормам гибкость, неоднозначность, необходимость непрерывного приспособления.

С этой точки зрения можно еще раз рассмотреть некоторые важные характеристики деятельности братьев Перроне. Прежде всего, это строгая эндогамия, в рамках которой альянсы заключались или поддерживались преимущественно с другими семьями издольщиков данной зоны, в частности Лиза и Моссо. Объяснения рискуют оказаться слишком шаблонными: проживание в арендуемых хозяйствах, в стороне от деревень, где часто селились мелкие собственники, создавало условия для групповой солидарности между фермами, где нередко обитало по нескольку семей издольщиков с общим двором. Однако соперничество при заключении контрактов, сложные комбинации с сохранением семейной собственности и получением аренды противоречат такому простому прочтению, не говоря уже об общественном престиже, который заставлял рассматривать вступление в родство с мелкими собственниками, балансировавшими между потреблением и наемным трудом, между выживанием и голодом, как утрату положения по социальной шкале и понижение статуса, если не удавалось или не было намерения взять хозяйство в аренду, дабы дифференцировать виды своей деятельности. Большое сходство между издольщиками не подлежит сомнению в силу общих условий существования, культуры, принадлежности к одним и тем же религиозным ассоциациям, из‐за постоянной зависимости от знатных семейств и их агентов, но и клиентских отношений с ними, по причине частых посещений города ради доставки господской части продуктов; из‐за самой аграрной технологии, различавшейся в зависимости от размеров обрабатываемого участка, от качества смешанной разбивки участков и от наличия более или менее пригодных орудий и скота. В целом эта группа характеризовалась больше договорами на аренду, чем собственностью — и, таким образом, большей открытостью для социально экзогамных браков.

Отлучение женщин от наследования вполне определенно: они не только не получают земли по завещанию или в приданое, но и вообще передаваемые и выплачиваемые в этой группе приданые, по всей видимости, никак не связаны с уровнем богатства: они колеблются между 100 и 200 лир.

Это обстоятельство не противоречит относительно значимой роли женщин в семье, поскольку они гарантируют преемственность во внутреннем ядре ветви. Вдова главы семьи пожизненно пользуется наследством мужа наряду с сыновьями, по завещанию ей обеспечивается щедрое пропитание. Кроме того, она участвует — что случается редко в семьях мелких собственников, где, как правило, единственным патроном является мужчина, — в опеке над младшими детьми вместе с зятем, новым главой семейства.

Престиж издольщиков в обществе довольно велик: хотя все Перроне неграмотны, в касающихся их официальных актах перед их именами ставится титул мессере (крестьяне им не обладают, если не владеют относительно большим имуществом). И еще: в то время как прибавка к приданому, которую муж дарит жене при составлении брачного договора, составляла по правилам, существовавшим в округе Кьери, четверть от его суммы и не менее того, как часто практиковалось и среди крестьян, подарки на свадьбу были весьма существенными. В этом регионе подарки, benisaglie, делаются в денежной форме, они являются частью приданого невесты и в некотором смысле указывают на значимость и весомость отношений родства, дружбы и клиентелы, которыми располагает семья. Для женщин из семейства Перроне они почти всегда превышают 50 лир. Выше было сказано о принадлежности Перроне к корпорации Тела Господня: два старших брата неоднократно занимали должность распорядителя имуществом братства как раз тогда, когда были главами семьи; их похоронили в гробнице, предназначенной для посмертного упокоения членов ассоциации.

Следует высказать еще два общих соображения. Прежде всего, хотя у нас нет данных о точных размерах всех арендаторских хозяйств, в целом по всей совокупности известных нам случаев их величина намного превосходит размеры собственности каждой отдельной крестьянской семьи в общине. И эта величина довольно устойчивая, поскольку сама система издольщины должна обеспечивать равновесие между отдельными культурами (пахота, виноград, луг, лес и огород), которое трудно нарушать на коротком отрезке времени, — оно, с точки зрения собственника, предназначено для того, чтобы рабочая сила использовалась наилучшим образом, причем арендаторы не страдали бы от избытка ртов для прокорма, а господская доля была предельно большой. В отличие от других ситуаций, здесь пребывание семьи на одном и том же участке выглядит довольно длительным — в