тридцати стадий, они увидели Иисуса, идущего по морю и приближающегося к лодке, и испугались.

Но Он сказал им: это Я; не бойтесь.

Они хотели принять Его в лодку; и тотчас лодка пристала к берегу, куда плыли (Ин. 6:17–18).

Становилось темно, а Иисус не приходил к ним.

Очень цепляет меня эта фраза.

Квинтэссенция тоски и неуюта в этих словах. Темнеет, темнеет, и вот уже совсем темно, а Его все нет. И ученики – далеко от дома, брошенные в этой сгущающейся темноте.

Мне кажется, это довольно частое для нас ощущение. Его нет, Он не приходит. Тьма сгущается, поднимается ветер, вздымая холодные ночные волны.

А Его нет.

И кажется, что Он забыл тебя. Бросил. Растворился во тьме, будто Его и не было. При свете дня эти мысли, конечно, абсурдны, но в темноте и тоскливом одиночестве, когда дует ветер и тяжко шумят черные волны, они кажутся единственной реальностью.

Но Его мысли никогда не покинут тебя, и Он никогда не бросит; Он вернется – и с Ним вернется свет, будто и не уходил.

И твоя лодка вдруг мягко уткнется в спасительный берег, казавшийся таким далеким в темноте, а на самом деле – такой близкий рядом с Ним.

О насыщении хлебами

Смущает, когда в проповедях и рассуждениях попрекают людей, которые «ели и насытились» и из-за этого захотели сделать Христа царем. Дескать, вот какие мещане бездуховные – захотели и дальше есть досыта! Им Нагорную проповедь, а они про хлеб!

Вообще-то потребность в еде и в безопасности – то есть в том, чтобы еда была, чтобы знать, что она и завтра будет, чтобы не угрожал голод, – это базовые потребности человека, за которые странно упрекать. Тем более простых людей, для которых хлеб насущный – не данность, а плод усилий и предмет тревоги: будет завтра или нет. И вполне естественно желание видеть «во власти» того, кто может накормить.

И Христос не отвергает эту потребность, не относится к ней свысока. Он просто дает людям то, в чем они нуждаются: пищу. Дает с избытком: «И ели все и насытились; и набрали оставшихся кусков семь корзин полных» (Мф. 15:37).

Иисус вообще воплощает в Себе все, что нужно человеку. От самого простого и безыскусного, но очень нужного: дать поесть, защитить, приласкать словом, взглядом или жестом, похвалить – до высочайших духовных вершин, от которых захватывает дух, где тебе открывается прекрасная и огромная истина.

И это все Он.

Совсем не плохо хотеть от Него хлеба: нет никакого зла в том, что дает Он Сам.

Плохо другое: хотеть только хлеба – и не хотеть ни Его Самого, ни чего-то еще, что требует не только умения взять, но и порыва отдать.

Об исцелениях в субботу

Читая эти отрывки, снова и снова поражаюсь тому, как странно люди относились к чудесам.

Книжники же и фарисеи наблюдали за Ним, не исцелит ли в субботу, чтобы найти обвинение против Него (Лк. 6:7).

В одной из синагог учил Он в субботу.

Там была женщина, восемнадцать лет имевшая духа немощи: она была скорчена и не могла выпрямиться.

Иисус, увидев ее, подозвал и сказал ей: женщина! ты освобождаешься от недуга твоего.

И возложил на нее руки, и она тотчас выпрямилась и стала славить Бога.

При этом начальник синагоги, негодуя, что Иисус исцелил в субботу, сказал народу: есть шесть дней, в которые должно делать; в те и приходите исцеляться, а не в день субботний (Лк. 13:10–14).

О эта дивная интонация советской регистраторши: чудеса там, не чудеса – когда положено, тогда и приходите, куда вы лезете, у нас сейчас обед. И талончик на чудо взять не забудьте!

И негодование на Учителя, выплеснутое окриком на простых людей, которые вообще-то просто пришли в синагогу послушать Равви и совершенно не виноваты, что Иисус любит исцелять в субботу.

Века идут, тысячелетия, а люди не меняются – вчера и днесь те же.

Ни удивления чуду, ни радости за ближнего. Поразительно: ведь исцеленная женщина – давний член прихода, ее все знают, уж точно знает начальник синагоги. Однако ее освобождение от болезни не вызывает в нем ни малейшего теплого чувства. Что страдание, что исцеление совершенно ему безразличны. И даже в момент ее радости, такой неожиданной, такой огромной, он одергивает ее злым замечанием.

Недаром Иисус резко говорит ему: лицемер! Ведь к скоту он относится лучше, чем к людям, находящимся под его попечением. Скотником бы ему работать, а не начальником синагоги. О скоте заботится, скот водит поить даже в субботний день, не давая мучиться от жажды. А человек… что человек? Потерпит, не переломится. Придет, когда положено.

Наслушаешься таких и не посмеешь обратиться к Богу. Вдруг что не то скажешь. Или не тогда. Не как положено…

И как же это отношение перекликается с печальными словами Христа из притчи: даже если кто из мертвых воскреснет, то и ему не поверят.

Еще бы! Не только не поверят, но, воскресни бедняга в неподходящий день, еще укорят, что в день субботний размотал погребальные пелены и прошел непозволительно большое расстояние от гробовых пещер до человеческого жилья.

Поразительно, как рамки намертво усвоенных правил делают человека слепым и глухим, запирают в тесном и плоском мирке, где чудо из благого преодоления естественного закона становится скучным нарушением запрета.

Иисус и Хананеянка: история одной жестокости

Один из самых пререкаемых евангельских текстов – о хананеянке, псах, детях и хлебе:

И, выйдя оттуда, Иисус удалился в страны Тирские и Сидонские.

И вот, женщина Хананеянка, выйдя из тех мест, кричала Ему: помилуй меня, Господи, сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется.

Но Он не отвечал ей ни слова. И ученики Его, приступив, просили Его: отпусти ее, потому что кричит за нами.

Он же сказал в ответ: Я послан только к погибшим овцам дома Израилева.

А она, подойдя, кланялась Ему и говорила: Господи! помоги мне.

Он же сказал в ответ: нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам.

Она сказала: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их.

Тогда Иисус сказал ей в ответ: о, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему. И исцелилась дочь ее в тот час (Мф. 15:21–28).

День, солнце, жарко. Иисус с учениками идут по дороге (будем придерживаться версии Матфея, в ней реплик больше, чем у Марка), за ними бежит женщина, пытаясь их нагнать и окликая в голос. Уж, наверное, самым жалобным голосом, должно быть, и задыхаясь на бегу. Но толку мало: ученики на нее оглядываются, а Иисус как будто не слышит. Сирофиникиянка, язычница, как пишет о ней Марк… Ну… Это уже не смущает даже учеников – разве мало Иисус общается с язычниками? Он и с римлянами дружелюбен, к Нему