к результатам этого труда, тогда трагическая развязка неизбежна. Так произошло и с Ван Гогом, но парадокс в том, что художник мог стать самым богатым среди своих коллег, если бы сумел продать свои картины по тем ценам, которые через много лет после его смерти фигурировали в каталогах аукционов Sotheby's и Christie's. Выходит так, что самоубийство приближает время славы. Воистину мир сошёл с ума! Поэтому многие покидали этот мир без сожаления.

Вот кто никогда не наложит на себя руки, так это автор «Энциклопедии Литературицида» – в этом я почти уверен. В своём эссе Григорий Чхартишвили словно бы смакует подробности расставания с жизнью писателей, философов, поэтов. Вполне благополучен, имеет массу почитателей, разделяющих его политические взгляды. Что ещё нужно, чтобы дожить до глубокой старости?

Это желание как-нибудь дожить свой век иногда вступает в противоречие с тем, что человек реально делает – словно бы «второе я» подталкивает его к неизбежной гибели.

В книге «Четвёртая проза», работу над которой Осипа Мандельштам завершил в 1930 году, есть такие слова:

«Этим писателям я запретил бы вступать в брак и иметь детей. Как могут они иметь детей – ведь дети должны за нас продолжить, за нас главнейшее досказать – в то время как отцы запроданы рябому черту на три поколения вперед».

Через три года свою ненависть к «рябому чёрту» Мандельштам выразил более откровенно:

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлёвского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

А слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища,

И сияют его голенища…

Пастернак, которому Мандельштам однажды прочитал это стихотворение, сказал совсем не то, что надеялся услышать от него довольный своим озорством поэт:

«То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия».

Не меньше Пастернака был напуган Борис Кузин, будущий учёный-биолог, в те годы близко знакомый с Мандельштамом:

«Однажды утром О.Э. прибежал ко мне один (без Н.Я.), в сильном возбуждении, но веселый. Я понял, что он написал что-то новое, чем было необходимо немедленно поделиться. Этим новым оказалось стихотворение о Сталине. Я был потрясен им, и этого не требовалось выражать словами. После паузы остолбенения я спросил О.Э., читал ли он это еще кому-нибудь. – "Никому. Вам первому. Ну, конечно, Наденька…". Я в полном смысле умолял О.Э. обещать, что Н.Я. и я останемся единственными, кто знает об этих стихах. В ответ последовал очень веселый и довольный смех, но всё же обещание никому больше эти стихи не читать О.Э. мне дал».

Согласно подсчётам Бориса Кузина, стихотворение о «кремлёвском горце» слышали от Мандельштама «по секрету» одиннадцать человек. Неудивительно, что через несколько месяцев Мандельштама арестовали, но дело ограничилось только ссылкой. А в 1937 году поэт был снова арестован и затем расстрелян. Понятно, что Мандельштам не рассчитывал на такой трагический итог, однако возникает впечатление, будто нечто, заложенное в его подсознание, подталкивало фактически к самоубийству. Но, видимо, ненависть к «рябому чёрту» пересиливала страх.

Примерно то же можно сказать и о Булгакове – после разрыва с княгиней Кирой он смерти избежал, но через двадцать лет события в стране заставили словно бы переступить ту черту, за которой его жизнь повисла буквально на волоске. На этот раз речь пойдёт о романе «Мастер и Маргарита».

Поначалу Булгаков задумал написать плутовской роман с экскурсом в древнюю историю. Но если бы только в этом заключался смысл романа, незачем было держать в секрете его содержание, зачитывая лишь отдельные главы своим знакомым, которым можно было доверять. Не было бы и никакого смысла запрещать чтение этого романа Булгакова за пределами его квартиры. Единственное объяснение такой таинственности в том, что в романе при внимательном прочтении можно обнаружить нечто, о чём Булгаков не решался говорить даже собственной жене, если судить по дневникам Елены Сергеевны и более поздним её записям, сделанным уже после смерти мужа.

Попытка понять скрытый смысл «закатного» романа была предпринята мною в книге «Дом Маргариты», а позже написал об этом в книге «Булгаков и княгиня». Здесь расскажу об этом вкратце. Итак, читаем всем знакомые строки:

«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве…»

Упоминание в романе Драмлита и Первого съезда архитекторов однозначно указывает на время, когда происходят события в московских главах – 1937 год. Но почему именно этот год, почему май и что означает жаркий закат? Напомню: 22 мая в Куйбышеве арестован Михаил Тухачевский, через девять дней застрелился Ян Гамарник… Дальше можно не продолжать, поскольку смысл жаркого заката становится понятен – это начало массовых репрессий в СССР.

Теперь обратимся к главе «Великий бал у сатаны». В дневниках Елены Сергеевны говорится о том, что в 1933 году Булгаков собирался описать всего лишь «малый бал», позаимствовав у Гёте идею описанного им в «Фаусте» шабаша ведьм на Броккенской горе, поэтому и глава называлась так – «Шабаш». Однако весной 1938 года Булгаков переписал главу, существенно изменив её содержание. Что же его заставило это сделать? Единственное объяснение – процесс над Бухариным и над врачами-умертвителями, бывшими коллегами Булгакова. Тогда всё встаёт на свои места: судилища 37-го и 38-го года – это и есть бал Сатаны!

Вот что вызывает недоумение: если скрытый смысл главы «Великий бал у сатаны» состоит в том, чтобы в образной форме представить события 1937 года, тогда при чём тут господин Жак и граф Роберт? Зачем в романе появился император Рудольф? Может быть, кто-то скрывается за этими именами? Ведь ни Жак ле Кёр, ни граф Роберт Дадли Лейчестер, известные исторические персонажи, не имеют никакого отношения к содержанию романа. На самом деле граф Роберт – это Роберт Эйдеман, бывший прапорщик царской армии, комкор, соратник Тухачевского. При подавлении контрреволюционных выступлений на Украине в 20-х годах прошлого века он не гнушался взятием заложников и расстрелом «классово чуждых» и «сочувствующих». На роль императора Рудольфа лучше других возможных кандидатов с этим именем подходит Рудольф Петерсон, с 1920 по 1935 год бессменный комендант Кремля, а позже – заместитель командующего Киевским военным округом. В апреле 1937-го года Петерсон был арестован за участие в «антисоветской террористической организации» и обвинён в подготовке заговора. В образе господина Жака нетрудно угадать Якова Агранова, урождённого Янкеля Соренсона – в апреле 1937 года он занимал пост замнаркома и начальника отдела НКВД. Агранов