Что же касается споров и конфликтов с Петром, то Меншиков избегал их не случайно. Он чувствовал, что мальчик охладел к нему, с невестой стал обращаться пренебрежительно. Хотя Александр Данилович объяснял это собственным долгим отсутствием, влиянием Ивана Долгорукова и Елизаветы. Был уверен, что все еще можно исправить. Не подозревал, что под него уже копают вовсю. Комиссия, созданная Остерманом и Голицыным, собирала против него любые обвинения, какие только можно. В сентябре Меншиков устроил в своем имении в Ораниенбауме большой праздник, освящали домовую церковь. Созвал весь цвет Петербурга. Петр обещал быть, и вдруг не приехал. Встревоженный Александр Данилович сунулся к царю – а его не приняли.

Пока же он метался, не понимая, что делать, юный император собрал Верховный тайный совет и отдал приказ: правительственным учреждениям, гвардии, армии, флоту выполнять только его распоряжения, а не Меншикова. Вот так быстро и легко совершился переворот. По обвинениям, собранным комиссией Остермана и Голицына, Александра Даниловича арестовали и без суда, царским указом, немедленно отправили в ссылку со всей семьей. Следствие продолжалось еще долго. Но… преступлений не нашло. Все доказанные злоупотребления были уже прощены указами Петра I или Екатерины. Тем не менее, Меншиковы очутились в Сибири, в Березове с конфискацией всех богатств.

Организаторы переворота Голицын, Остерман и Долгоруковы явно повторили французский сценарий кардинала Флери. Свергнув Меншикова, юный царь точно так же, как Людовик, созвал 19 сентября Сенат, Синод, генералитет и объявил, что отныне будет править сам, без опекунов. Но в России победители-аристократы отличались от Флери. Поделив между собой руководящие посты, должности, трофейные имения, они принялись перестраивать под себя и государственные порядки. В обиход было возвращено польское обозначение дворянства, которое использовалось еще при Федоре Алексеевиче и Софье, – «шляхетство». Ведь у дворянства-то при Петре I границы размылись его установкой «знатность по годности считать». А «шляхетство» подразумевало родовые, потомственные корни. Вместо комендантов восстановили должности воевод, для знати это было солиднее. Воеводам и власти прибавили, урезав права выборного местного самоуправления, магистратов. Они стали только придатками при воеводах. После ликвидации Тайной канцелярии оставался второй орган политического сыска, Преображенский приказ в Москве. Сейчас и его прикрыли. Структуры государственной безопасности мешали «свободам» аристократов – и хищничеству тоже.

Да, партия знати добивалась именно этого – порушить устои, на которых Петр Великий строил империю, переменить на собственные модели. Ожили остатки старой оппозиции петровских времен. Причем обнаружилось, что в правящей верхушке еще сохранялись не выкорчеванные корешки заговора царевича Алексея. Постриженную в монахини царицу Евдокию освободил из заключения еще Меншиков. Все же неудобно было царскую бабушку в камере держать. Ее перевели из Шлиссельбурга в элитный московский Новодевичий монастырь, назначили солидное содержание. Но теперь Верховный тайный совет принял постановление о полной реабилитации Евдокии и Алексея. Все документы об их заговоре были изъяты из архивов и уничтожены – поэтому и сейчас многое остается сокрытым.

Евдокии официально вернули титул царицы. А митрополит Игнатий (Смола), опекавший ее в Суздале, позволявший жить в монастыре с царскими почестями и любовником, в свое время отделался очень легким наказанием. Был уволен на покой в Нилову пустынь, где еще и позволял себе хулиганить. Теперь его тоже реабилитировали, ввели в Синод, поставили митрополитом Крутицким и Каширским – в его ведение вошла и Москва, в данное время московского архиерея не существовало. И «по совпадению» при нем по монастырям Первопрестольной стала распространяться ересь «хлыстов» – с которой и раньше были связаны покровители Евдокии.

Переменами во власти пыталась воспользоваться и курляндская герцогиня Анна Ивановна. Обращалась к Петру II, слала жалобы на Меншикова, забравшего у нее Бестужева. Умоляла вернуть ее управляющего. О любви тут говорить не приходилось, какая уж любовь к женатому 63-летнему человеку! Просто слабая женщина, застрявшая на чужбине, привыкла к нему, жила с ним, как за каменной стеной. А без него осталась беспомощной. Но очень скоро, в октябре, тон ее писем вдруг повернул в противоположную сторону. Покатились обвинения не на Меншикова, а на Бестужева, что он «расхитил управляемое им имение и ввел её в долги неуплатные». Что же произошло? Хозяйство Анны Ивановны, оставшееся без присмотра, пришлось поручить другим лицам, и фаворит у нее появился другой. Мелкий курляндский дворянин Эрнст Иоганн Бирон. Когда он копнул дела герцогини, то и выяснилось, что Бестужев бессовестно ее обворовывал. Обвинения царю посыпались такие, что бывшего управляющего арестовали. За него вступились два сына, Михаил был послом в Польше, Алексей – в Дании. Добились его освобождения, и он предъявил Анне Ивановне встречные претензии, потянулось долгое разбирательство.

Обиженной на Меншикова оказалась и царевна Анна, которую Александр Данилович выпихнул с мужем в Голштинию. В России-то Карл Фридрих держал себя с оглядкой на Екатерину и Меншикова, а на родине дал себе волю. Анна была беременной, но супруг обращался с ней по-хамски, ударился в разгул и разврат. В письмах сестре она жаловалась на ее подругу Мавру Шепелеву, которая и стала фавориткой мужа: «Герцог и Маврушка окончательно опошлились. Он ни одного дня не проводит дома, разъезжает с нею совершенно открыто в экипаже по городу, отдает с нею вместе визиты и посещает театры».

Сочувствовала ли Елизавета сестре? Может быть. Но дружбу с Маврой не прервала, продолжала с ней доверительную переписку. Да и вообще Елизавете стало не до Анны. Присмотра Меншикова больше не было, и она своих желаний не сдерживала. Ухаживания племянника-царя ее не заинтересовали, что ей был 12-летний мальчик? Она выбрала камергера Александра Бутурлина – 33-летнего, высоченного роста, плечистого. Между прочим, и Мавра об их связи знала. Описывая Елизавете мужские стати «принца Орьдова», сравнивала его с Бутурлиным [16, 18]. Но если даже в Голштинии тайна царевны стала известной, до Петра она и подавно дошла. Подросток взревновал, страшно рассердился. Бутурлина мгновенно перевел в армию и услал подальше, в Малороссию. Однако свою возлюбленную порочить не хотел, и скандал замяли.

Глава 7. «Опричный двор» в Александровской слободе

Александровская слобода

Аристократы научили Петра II, что «самостоятельное» правление надо начать с коронации в Москве. Туда засобирались царский двор, Сенат, Синод, генералитет. А по Петербургу поползли слухи: обратно они уже не вернутся. Да, победители считали, что столица должна быть в Москве. Там были их боярские имения, и «дух» царствования виделся старый, боярский. О переносе столицы мальчику-государю даже не говорили и народу не объявляли. Решили осуществить подспудно, по факту. Но информация растекалась от слуг, секретарей. В Москву стали переезжать купцы, чиновники.