она вышла замуж за датского короля и родила ему двенадцать детей. А вот Джакомо погиб, да и Клеменцио не повезло – дракон откусил ему левую руку… Были они молодые, здоровые, – и нате вам! – вздохнул старик. – Хорошо хоть Франческо не пострадал.

– А дракон? – спросил первый старик.

– Убит, – ответил третий. – Уж на что был крепкий, сильный, но помер от удара копья Франческо. Слышал, что из его шкуры делают пояса и продают на базарах по целых десять монет за штуку.

– Из Франческо делают пояса? – изумился второй старик. – Какое зверство! Значит, Франческо умер?

– Не волнуйся, Франческо жив! – прокричал ему на ухо первый старик. – Нет, ты не прав, – сказал он третьему. – Я слышал, что погиб не Джеронимо, а Клементино, и произошло это в бою с сарацинами в Испании. Но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз, а сейчас давайте выпьем за здоровье Франческо.

– За здоровье, – вздохнул третий старик.

– Пусть все будут здоровы! – поднял свой стакан и второй старик…

* * *

Пьетро Бернардоне был недоволен. Ему порядком надоело, что его называли в Ассизи «мужем Сороки», а теперь стали звать еще и «отцом Франческо». Во-вторых, он по-прежнему лелеял мечту, что Франческо пойдет по его стопам, и со временем откроет собственное дело в Париже. То что сын решил заделаться рыцарем, Пьетро объяснял дурным влиянием жены: это она сбила Франческо с толку, чертова женщина!

Поэтому-то, возвращаясь из конторы, Пьетро угрюмо отвечал на расспросы горожан о Франческо – по большой части коротким «не знаю», или «никаких новостей». Дома он молча обедал, принципиально не ввязываясь в разговоры с женой, и невольно присматривался к Анджело, младшему сыну, пытаясь определить, – сможет ли он стать наследником и продолжателем их семейного предприятия. Увы, Анджело не отличался ни умом, ни смекалкой, ни живостью старшего брата; пожалуй, он был хитер, но и только. К тому же, Пьетро замечал, что Анджело черной завистью завидует Франческо, а это тоже не сулило ничего хорошего в будущем. Было отчего прийти в уныние; единственная надежда оставалась на то, что Франческо все же образумится и вновь станет помощником отца.

Однажды Пьетро получил известие, которое приободрило его: рыцарь Гвалтьеро де Бриенне не был принят на службу святейшим папой, а у императора хватало своих рыцарей. Ходили слухи, что де Бриенне находится где-то на севере Италии, предлагая свою помощь тамошним городам, но тоже без особого успеха. Стало быть, Франческо вряд ли скоро добьется воинской славы, и рыцарского звания ему также не скоро добиться.

В этот день, впервые за много месяцев Пьетро снизошел до обстоятельного разговора с Джованной.

– Как я понял, ты ходила к Верекундию? – спросил он для начала.

– Да, я была в монастыре, – сдержанно ответила Джованна.

– Нет, я тебя не осуждаю, не подумай так, – сказал Пьетро. – Я – добрый католик, вопреки болтовне разных пустобрехов. Я воспитан в католической вере и предан нашей матери, святой апостолической церкви. Если я и ругаю иногда каких-нибудь монахов или попов за жадность, тупость, за желание всюду сунуть свой нос, за дурацкие наставления, которым они сами не верят, за правила, которые они нам навязывают, но сами нарушают на каждом шагу, за вранье, которым они нас постоянно потчуют, – это не значит, что выступаю против Церкви. Упаси Боже, я не еретик! Я выполняю все, что от меня требуется и никогда не нарушаю церковных предписаний, – ну разве что в дальних поездках, когда трудно бывает придерживаться всех обрядов, или за множеством дел иной раз и позабуду кое-чего, что требуется от правоверного христианина, или нарушу какие-то заповеди во имя успеха в торговле, – но это же не со зла, а просто жизнь устроена так, что приходится грешить. Все люди грешат, не этому ли учат нас священники: Богу дорог тот, кто, согрешив, покаялся, а не тот, кто считает себя безгрешным. А мужчине вообще трудно не грешить: ему надо пробить себе дорогу в жизни, обеспечить свою семью, позаботиться о жене, детях и стариках-родителях. Попробуй-ка сделать все это, не согрешив ни одного разочка и ни в чем не отступив от учения Церкви! Женщине проще, от нее требуется немного: будь хорошей женой и матерью, – что еще нужно?

– Это еще какой муж попадется, – поджав губы, заметила Джованна.

– А какой бы ни был! – отрезал Пьетро. – Если муж плохой, то это даже лучше для женщины: с плохим мужем она быстрее научится кротости, смирению, всепрощению и всему прочему, чему учат нас в церкви. Плохой муж открывает для жены ворота в рай, если она, конечно, заранее запасется ключами… Я что хочу сказать: женщине с Церковью проще, чем мужчине, и Церкви с женщиной проще, чем с мужчиной. Посмотри, кого больше в храме на службах и во время праздников? Женщин или мужчин?.. Молчишь? То-то!.. Мне думается, что даже внутреннее убранство церквей больше рассчитано на женщин, чем на мужчин; в моей конторе сказали бы так: женщины – главные клиенты Церкви, – улыбнулся Пьетро.

– Не богохульствуй, – Джованна начала раздражаться.

– Я не богохульствую. Подумай сама: мне, что ли, нужно все это золото, все эти картины, статуи, витражи, сотни свечей в роскошных канделябрах, – одним словом, все, что мы видим в церквах? – спросил Пьетро. – Да мне это на дух не надо! Я мог бы послушать молитвы в простых крашеных стенах, – попы сами говорят, что Бог одинаково пребывает и в богатстве, и в бедности, – а когда я вижу всю эту роскошь, я невольно прикидываю, сколько это стоит, и сколько денег растрачено таким образом напрасно. Богатство Церкви меня смущает и отвлекает от Бога.

– Я и не сомневалась, – вставила Джованна.

– А вот на женщин это действует безотказно, – невозмутимо продолжал Пьетро. – Ваша сестра любит всяческие финтифлюшки, а уж если они золотые, если они блестят, то вы приходите в восторг. А тут еще пение, а тут еще проповедь, трогающая душу, на которую попы, надо признать, мастера, – что еще нужно женщине? Разве что поболтать о том, о сем, почесать языком, – так и это она находит в церкви: где же еще и поболтать, как не здесь, – со священником или с прихожанками?.. Нет, говори, что хочешь, но Церковь – преимущественно дело женское.

– Лучше бы ты молчал, чем затеял этот разговор, – в сердцах сказала Джованна.

– Я затеял его вот для чего: я хотел сказать, что по отношению к Церкви мужчина и женщина сильно отличаются друг от друга. И женщина не должна навязывать мужчине то, что ему не свойственно, – твердо и спокойно сказал Пьетро, по-прежнему не