боже, жаворонков — в устном варианте иная ремарка) утра — «Ты — просветитель (ясно, у нее мотив — принести мне радостную радость, но на пересказ обмена мнениями о моих последних перлах где-нибудь на приеме у французского посла — или шведского? сойдет и шведский — губу не надо раздувать). Пейцвер благодаря тебе повесил иконостас с Джейн Моррис, кудахчет, что открыл в ней то, что было замуровано. Еще он умоляет тебя (Пейцвер «умоляет»? — вот умора) устроить лекцию для наших о Борисове-Мусатове» (интересно, почему днем ранее, меня подловив и говоря «за жизнь», он подсчитывал, сколько женщин достаточно мужчине со среднестатистической продолжительностью этой самой жизни? Потусторонние женщины Борисова-Мусатова не фигурировали в его списке). — «Ты видел двухминутный ролик, где Ульяна танцует в новой шубке? Подарок мужа. На ее месте я потребовала бы, чтобы он отрастил усы. Для смеха, для смеха. Событие мирового кинематографического масштаба! А брат — брат-усы — ты умрешь сейчас! — пусть, наоборот, сбреет! Читал его последнее интервью “Голливуд начинается с буквы г”? Да, пусть заглянет в цирюльню. Не заставишь? Тю-тю-тю, плохо вы, милочка, знаете женский пол. А то — откупился шубкой. Я радуюсь за нее, но возникает такое чувство, как будто всю жизнь ходила в рабочей робе. Кудрявцев грозится нарядить меня в рысь. Бр-р-р. Я вообще противница натурального меха. Но сам знаешь, кх, с моим супругом дискутировать небезопасно. Рысь так рысь. М-м-м, ты стал грустный? Aha oe feii? Теперь, по крайней мере, не будешь считать меня не пойми кем, если припрусь в рыси». И ее коронное: «Куда пропал? Семинар в Киото? (с полицейским недоверием) А вдруг у нас (женщины, когда нарушают приватное пространство, всегда используют оборот «у нас», это от материнства — «у нас испачкалась мордашка», «у нас мокрые штанишки») завязался шурымур?..»

Все чем-то гордятся. Раппопортиха — навыком «читать по лицу» (Мария Вадимовна не забыла моей реплики: «Со словарем»). Танька — «патологиче­ской честностью» (громкий сдвиг на мужской фазе). Хатько — «знанием изнанки» — без довеска «жизни», согласитесь, просто «изнанка» убедительней (материал поставляет клиентура салона красоты). Лена — покойным отцом (на имя Кнорозова запрет; я синхронно с ней радуюсь, когда таланты деда просыпаются во внуках, чтобы — но я не говорю — снова на боковую). Пташинский — не только, понятно, фильмами, но и тем, что умеет избегнуть банальщины в названиях (к примеру, «Искусство быть собой»). Кудрявцев — пусть царек промолчит, придворные сами составят список, — «человек, умеющий помогать», «тот, кого не надо просить дважды» — хвалы не без пахлавы, хотя он не такой хрыч, который подавится хохмой, — «парень из нашего огорода» — но, кто, в самом деле, дал Пейцверу денег на операцию? правда, на ресторан, который Пейцверу приснился, не дал. Так что Пейцверу остается гордиться «Асфальтом» (эскиз ресторана, нарисованный, когда очи продрал, никто не видел, — гордо утаивает).

Существует превосходства не вслух. Тут гадательно. Но почти уверен, для Таньки — это способность приползти с температурой тридцать восемь (надо спросить про рекорд) на работу, на Патриаршую службу, на мою выставку (да на любую), в гости — Ленкины дети не раз валились по кругу, Кудрявцев проводил полицейские расследования, Танька иезуитски парировала, что это де плата за вояжи в субтропический рай, на именины Кудрявцев преподнес Таньке термометр Реомюра («Цельсий — для бедных не только кошельком, но и культурой») — все гоготали, через неделю кашляли, а у Пейцвера обнаружился грипп, кажется, из Индонезии. Митька Пташинский легко запомнит любую ахинею («ацетальдегиддегидрогеназ» — не одинокий пример, он в полусне растолкует разницу между «сиамангом» и «сивапитеком», а если в кураже, то подучит желающих мнемонике — к примеру, как не запомнить «криптогамы», если это «тайнобрачные растения»?), но для чувства превосходства есть другой, почти античный, предмет — «нос с горбинкой» (во-первых, нравится мадамам, во-вторых, еще Франц Галль указывал здесь признак несгибаемой воли). Мой скрытый дар — «искусство быть не собой». Мило, когда имярек, услышав в случайных гостях нетолерантный вопрос, всматривается в тарелку, будто там мокрица или, давайте не портить пищеварение, жемчужинка. Какие-нибудь археоптериксы (уточню у Пташинского) наверняка практиковали сию методу. Разумеется, проще припрятать зеркальца душонки, чем наполнить их безгрешностью ангела. «Я выучила, — баснула как-то Раппопорт, — если у тебя святая физиономия, значит, черти провели процедуру омоложения». Нет, ей не свести знакомство накоротке с моими пустынножителями. Никто и тени их не приметит на донцах зрачков. Я благодарен Лене, что ни разу не звала меня в крестные (Пейц­вер, напротив, добивался этого места, словно статуса академика, сорвалось.) Впрочем, путаю. Разок возник проект (мы тогда почему-то видались нечасто, да не «почему-то», а из-за «Маленькой О.», у которой, помимо достоинств, вроде аккуратных грудок, гимнастической пластики, диссертации о малых голландцах, сытных завтраков, имелось два недостатка — жительство в Питере и моральные принципы), итак, проект — позвонила (великодушно в одиннадцать): «Ты в Москве наконец, корабль-призрак?» Не отрицал. «Почему не поздравил?» Почти прокурорски, на что почти адвокатски мог бы выставить «с чем?» — полусонный субъект свободен от реверансов, но, согласно Вернье, голубую кровь не пропьешь, — я принес поздравления, воображая, что они отобедали с Далай Ламой, взяли в аренду на сорок девять столетий виллу Бальби, сдружились с Джорджем Терруанэ, не уверен, что таких, как Терруанэ, разумно приваживать к дому; конечно, я сразу вспомнил рыдающий счастьем и завистью звонок Таньки — чет-вер-та-я де-воч-ка! — и она следом пророчила близнецов, сейчас близнецы участились. «Дашенька не прочь видеть тебя своим крестным, во всяком случае, я могу быть уверена, что до восемнадцатилетия ты не окажешь на нее дурных влияний» (заход в моем стиле, я почти таю). Танька кстати пришлась, сказал, что успел с ней столкнуться, она, курва, опять с хворью — кхе-кхе — я мечтаю, но вдруг приболел? я слишком ответственен. Откуда мне было знать, что Танька, неприлично здоровая, пользуясь снизошедшей на Лену благодатью, танцует вкруг новорожденной чуть не каждый день? Потом, потом, когда совершал подношение подобающей торжеству погремушкой, Лена все же спросила, почему не мог запросто ответить, что завален работой? У автора с книгой (экскурс в творческую биографию Субботина), как у женщины — с младенцем.

Получается, не так уж мой отец был не прав, измысливая для сына путь контрразведчика — у меня сверхспособности, точно, если я, у них за столом со всей компанией, преспокойненько передаю с почти житомирским акцентом анекдот о ребе и бобыле, который втюрился в супружницу ребе,