Мистер Астлей слушал, сидя против меня, неподвижно, неиздавая ни слова, ни звука и глядя мне в глаза; но когда я заговорил профранцуза, он вдруг осадил меня и строго спросил: имею ли я право упоминать обэтом постороннем обстоятельстве? Мистер Астлей всегда очень странно задавалвопросы.

— Вы правы: боюсь, что нет, — ответил я.

— Об этом маркизе и о мисс Полине вы ничего не можетесказать точного, кроме одних предположений?

Я опять удивился такому категорическому вопросу от такогозастенчивого человека, как мистер Астлей.

— Нет, точного ничего, — ответил я, — конечно, ничего.

— Если так, то вы сделали дурное дело не только тем, чтозаговорили об этом со мною, но даже и тем, что про себя это подумали.

— Хорошо, хорошо! Сознаюсь; но теперь не в том дело, —перебил я, про себя удивляясь. Тут я ему рассказал всю вчерашнюю историю, вовсех подробностях, выходку Полины, мое приключение с бароном, мою отставку,необыкновенную трусость генерала и, наконец, в подробности изложил сегодняшнеепосещение Де Грие, со всеми оттенками; в заключение показал ему записку.

— Что вы из этого выводите? — спросил я. — Я именно пришелузнать ваши мысли. Что же до меня касается, то я, кажется, убил бы этогофранцузишку и, может быть, это сделаю.

— И я, — сказал мистер Астлей. — Что же касается до миссПолины, то… вы знаете, мы вступаем в сношения даже с людьми нам ненавистными,если нас вызывает к тому необходимость. Тут могут быть сношения вамнеизвестные, зависящие от обстоятельств посторонних. Я думаю, что вы можетеуспокоиться — отчасти, разумеется. Что же касается до вчерашнего поступка ее,то он, конечно, странен, — не потому, что она пожелала от вас отвязаться ипослала вас под дубину барона (которую, я не понимаю почему, он не употребил,имея в руках), а потому, что такая выходка для такой… для такой превосходноймисс

— неприлична. Разумеется, она не могла предугадать, что выбуквально исполните ее насмешливое желание.

— Знаете ли что? — вскричал я вдруг, пристально всматриваясьв мистера Астлея, — мне сдается, что вы уже о всем об этом слыхали, знаете откого? — от самой мисс Полины!

Мистер Астлей посмотрел на меня с удивлением.

— У вас глаза сверкают, и я читаю в них подозрение, —проговорил он, тотчас же возвратив себе прежнее спокойствие, — но вы не имеетени малейших прав обнаруживать ваши подозрения. Я не могу признать этого права ивполне отказываюсь отвечать на ваш вопрос.

— Ну, довольно! И не надо! — закричал я, странно волнуясь ине понимая, почему вскочило это мне в мысль! И когда, где, каким образом мистерАстлей мог бы быть выбран Полиною в поверенные? В последнее время, впрочем, яотчасти упустил из виду мистера Астлея, а Полина и всегда была для менязагадкой, — до того загадкой, что, например, теперь, пустившись рассказыватьвсю историю моей любви мистеру Астлею, я вдруг, во время самого рассказа, былпоражен тем, что почти ничего не мог сказать об моих отношениях с нею точного иположительного. Напротив того, все было фантастическое, странное,неосновательное и даже ни на что не похожее.

— Ну, хорошо, хорошо; я сбит с толку и теперь еще многого немогу сообразить, — отвечал я, точно запыхавшись. — Впрочем, вы хороший человек.Теперь другое дело, и я прошу вашего — не совета, а мнения.

Я помолчал и начал:

— Как вы думаете, почему так струсил генерал? почему измоего глупейшего шалопайничества они все вывели такую историю? Такую историю,что даже сам Де-Грие нашел необходимым вмешаться (а он вмешивается только всамых важных случаях), посетил меня (каково!), просил, умолял меня — он, Де-Грие,меня! Наконец, заметьте себе, он пришел в девять часов, в конце девятого, и ужзаписка мисс Полины была в его руках. Когда же, спрашивается, она быланаписана? Может быть, мисс Полину разбудили для этого! Кроме того, что из этогоя вижу, что мисс Полина его раба (потому что даже у меня просит прощения!);кроме этого, ей-то что во всем этом, ей лично? Она для чего так интересуется?Чего они испугались какого-то барона? И что ж такое, что генерал женится наmademoiselle Blanche de Cominges? Они говорят, что им как-то особенно держатьсебя вследствие этого обстоятельства надо, — но ведь это уж слишком особенно,согласитесь сами! Как вы думаете? Я по глазам вашим убежден, что вы и тут болееменя знаете!

Мистер Астлей усмехнулся и кивнул головой.

— Действительно, я, кажется, и в этом гораздо больше вашегознаю, — сказал он. — Тут все дело касается одной mademoiselle Blanche, и яуверен, что это совершенная истина.

— Ну что ж mademoiselle Blanche? — вскричал я с нетерпением(у меня вдруг явилась надежда, что теперь что-нибудь откроется о m-lle Полине).

— Мне кажется, что mademoiselle Blanche имеет в настоящуюминуту особый интерес всячески избегать встречи с бароном и баронессой, — темболее встречи неприятной, еще хуже — скандальной.

— Ну! Ну!

— Mademoiselle Blanche третьего года, во время сезона ужебыла здесь, в Рулетенбурге. И я тоже здесь находился. Mademoiselle Blancheтогда не называлась mademoiselle de Cominges, равномерно и мать ее madame veuveCominges тогда не существовала. По крайней мере о ней не было и помину. Де-Грие— Де-Грие тоже не было. Я питаю глубокое убеждение, что они не только не роднямежду собою, но даже и знакомы весьма недавно. Маркизом Де-Грие стал тожевесьма недавно — я в этом уверен по одному обстоятельству. Даже можно предположить,что он и Де-Грие стал называться недавно. Я знаю здесь одного человека,встречавшего его и под другим именем.

— Но ведь он имеет действительно солидный круг знакомства?

— О, это может быть. Даже mademoiselle Blanche его можетиметь. Но третьего года mademoiselle Blanche, по жалобе этой самой баронессы,получила приглашение от здешней полиции покинуть город и покинула его.

— Как так?

— Она появилась тогда здесь сперва с одним итальянцем,каким-то князем, с историческим именем что-то вроде Барберини или что-топохожее. Человек весь в перстнях и бриллиантах, и даже не фальшивых. Они ездилив удивительном экипаже. Mademoiselle Blanche играла в trente et quaranteсначала хорошо, потом ей стало сильно изменять счастие; так я припоминаю. Япомню, в один вечер она проиграла чрезвычайную сумму. Но всего хуже, что unbeau matin[24] ее князь исчез неизвестно куда; исчезли и лошади, и экипаж — всеисчезло. Долг в отеле ужасный. Mademoiselle Зельм`а (вместо Барберини она вдругобратилась в mademoiselle Зельм`у) была в последней степени отчаяния. Она вылаи визжала на весь отель и разорвала в бешенстве свое платье. Тут же в отелестоял один польский граф (все путешествующие поляки — графы), и mademoiselleЗельм`а, разрывавшая свои платья и царапавшая, как кошка, свое лицо своимипрекрасными, вымытыми в духах руками, произвела на него некоторое впечатление.Они переговорили, и к обеду она утешилась. Вечером он появился с ней под руку ввоксале. Mademoiselle Зельм`а смеялась, по своему обыкновению, весьма громко, ив манерах ее оказалось несколько более развязности. Она поступила прямо в тотразряд играющих на рулетке дам, которые, подходя к столу, изо всей силыотталкивают плечом игрока, чтобы очистить себе место. Это особенный здесь шик уэтих дам. Вы их, конечно, заметили?