Кыс нашелся на высоченном тополе. Я быстро осмотрелась. Сталинские пятиэтажки, квадратный двор, заросший старыми деревьями, сломанные качели и разбитая песочница. На единственной скамейке с единственной же доской-сидушкой — знакомое клетчатое одеяло. И ни души. За исключением пары зеркальных «фар» меж густых ветвей.

— Кыс, сползай, — я положила на скамейку пакет с едой. — Дело есть, — и отошла, отвернувшись.

Позади меня завозились. Кыс частенько выбирал кошачий облик — говорил, так легче и затеряться, и ноги унести, и на жалость надавить. Но я его видела и птицей, и змеем, и даже — по большим праздникам — человеком. Он, конечно, уверял, что может обернуться кем угодно, хоть слоном, но я подозревала, что массы тела ему хватит от силы на плюшевого слоника. И пес типа «кавказца» — его потолок.

— Привет, Улька, — сиплый голос и шуршание пакета. — Я поем, а ты вещай.

Я села рядом и глотнула остывший кофе. Кыс же, укрывшись одеялом, залез в пакет, доставая беляши и бутерброды. Тощий и мелкий, едва ли мне по плечо, с плющевым подшерстком по всему телу, совершенно седой парень с рыжим родимым пятном на пол-лица, носом «уточкой» и умными зелеными глазами.

— Лучше бы сырого мяса принесла, — он недовольно скривился. — И как люди эту гадость жрут, а?

— Как они едят, так и ты съешь, — я пожала плечами. — Слушай, у меня времени в обрез…

И быстро пересказала случившееся. Предупредив, чтобы никуда не лез.

— А лучше вообще из города смойся, — закончила серьезно. — Кыс, что-то затевается…

— …и не только это, — он повел длинными острыми ушами, быстро проглотил очередной беляш и достал из пакета минералку. — Не чуешь разве? У меня со вчерашнего дня шерсть дыбом. И в городе неспокойно.

— В смысле? — озадачилась. — Я сегодня с главами общин встречалась — никакого беспокойства. Излишнего. Из-за подставы «пауков» волнуются, конечно…

— Нет, Улька, нет, — Кыс сморщился. — Ты же видящая, неужто ничего подозрительного не замечала, а?

— Вообще-то… было видение, — я встряхнула бумажный стакан и с сожалением констатировала отсутствие кофе. От долгих разговоров ныли связки и хотелось пить. — Дай-ка глотнуть… Только Верховная сказала, ерунда…

— А Анфиса Никифоровна, разумеется, истина в последней инстанции? — едко ухмыльнулся он.

Я передернула плечами и рассказала о видении.

— Говоришь, погода менялась?

— Угу.

— Плохо, Улька.

Стыдно уточнять, но что делать…

— Почему? — да, в архивы надо.

— Потому что если не меняется, то ты погружаешься в видение — и идешь навстречу будущему сквозь ткань настоящего. А если мир меняется — то будущее идет к тебе, комкая настоящее.

— Не поняла… — призналась смущенно.

— Время, — Кыс посмотрел на меня, не мигая. Вертикальные зрачки — живые язычки белого пламени, на зеленой радужке вспыхивали серебристые искры. — Время, Улька, подобно воде. И имеет свой путь — и свой круговорот. Иногда оно бежит живой рекой, иногда — застывает кристаллами вечного льда, а иногда… испаряется, словно его и не было, — мой собеседник откусил от последнего беляша и рассеянно проглотил, не жуя. — Но время никогда не пропадает бесследно — оно всегда возвращается. Проходит осенним дождем. Сыплется снегом. Гейзером рвет землю. И оно помнит — всегда помнит — старые русла рек, старые выемки и щербинки. И бежит знакомыми дорожками. Заполнять их. Снова. И тогда оживает то, что спало в старых руслах и высохших водоемах тысячелетиями.

— И?.. — я вернула ему бутылку.

Кыс поежился, ссутулился и промолчал. Встряхнул пустой пакет, сложил туда оберточную бумагу и допил минералку.

— Я тебя услышал, — он встал, придерживая одеяло. — И, надеюсь, ты меня — тоже.

Как же нечисть любит говорить загадками…

— Случатся еще видения — разберешься, — Кыс красноречиво махнул рукой: дескать, все, проваливай. — У меня пока только предчувствия… и страх.

— Это будущее… оно за мной идет? — я встала.

Мой собеседник хихикнул:

— Не льсти себе, Улька. На кой шут ему молодая, недоученная и не шибко умная ведьма, а? Ты просто видишь. Ты — единственная видящая в городе. Вот и всё. А вот зачем оно воскрешает то, что когда-то убило время… — он нервно прижал уши. — Не знаю. Но если узнаю — расскажу. Ночи, Улька. Спать пора.

— Ночи, — я отвернулась. И сделала вид, что поверила его сонливости и инертности. Наверняка за мной по пятам рванет, любопытный.

Скрипнула скамейка, зашуршали ветки, и с дерева осыпался дождь из желтых листьев. Я достала из сумки распечатку адресов. Да, пора по барам… Ближайший находился в полутора остановках, и я для разнообразия пошла пешком. Вернулась к парку, заглянула в круглосуточный «Подорожник» за кофе и отправилась по делам. По пути вертела Кысовы слова и так, и сяк, но поняла одно: гадости быть. А тетя Фиса опять попыталась развернуть ситуацию в свою сторону, чтобы я делом занималась, а не призраков гоняла. За призраками-то интереснее бегать, чем по сомнительным заведениям шляться в ожидании чуда.

«Чудо» не явило себя ни в первом баре, ни в пятом. Полнейшая тишь и никаких следов пришлых «пауков». И после седьмого бара я забеспокоилась. Первый час ночи — самое время для разгула нечисти, а в барах пустота. Хозяин восьмого бара, налив мне коньяку, посетовал на некую «непогоду». Я выпила с ним за компанию и попросила копию чека. Эдак я за сутки проезжу и пропью всю зарплату…

У десятого бара я зависла, борясь с соблазном поискать сигарету. Чтобы сесть на крыльце, вытянуть ноги, протопавшие пятнадцать остановок, и собраться с мыслями. Красно-желтая неоновая надпись «У черта на рогах» разгоняла сумрак ночи, а соответствующая вывеске морда жутко скалила острые зубы и, зараза, подмигивала. Владельца данного заведения я знала плохо, но достаточно, чтобы… да, побаиваться. Он жил на другом берегу и формально к моим подопечным не относился. Но судьба сталкивала, к сожалению.

Случайных прохожих не было вообще. И тишина царила подозрительная — ни проезжающих машин, ни шороха листвы. Я помялась на крыльце, покосилась на «глазок» камеры, пошарилась для вида в телефоне и, вздохнув, пошла на дело. Открыла тяжелую кованую дверь с выгравированными на створках оккультными символами и прислушалась. Никого. И здесь — ни души. И тело только одно. В небольшом темном помещении, у отполированной черной барной стойки, неспешно протирал чистейшие бокалы хозяин кабака.

— Доброй ночи, Аспид.

Он буркнул что-то нелицеприятное и повернулся ко мне спиной. Длинная черная коса змеей метнулась по темному жилету. Полумрак стал гуще и плотнее, а свечи на столах — ярче. Завоняло ароматическим воском.

— Я только спросить и…

— Да пошла ты, ведьма, — буркнул глухо, — вместе со своим гадюшником…