Ни Менелая, ни Гермионы в храме не было — но Неоптолем и не ждал их увидеть. Тем не менее спартанские корабли были ещё здесь, об этом царю недавно сказал Пандион. Что же, это их дело — уедут когда захотят.

Царь и его невеста подошли к алтарю, и старший жрец Артемиды, призвав всех к молчанию, начал обряд. Огонь на жертвеннике возгорелся ярче, чем обычно, — это был добрый знак, и толпа собравшихся радостно зашепталась, зашелестела.

Жрец соединил руки новобрачных. Неоптолем принял от него чашу с драгоценным маслом, пролил его в огонь и, повернувшись к собравшимся, проговорил необычайно звонким, переполненным радостью голосом, который светло отразился от каменных сводов и охватил весь храм:

— Перед тобой, могущественная богиня, перед всем сонмом Олимпийских богов, перед жрецами храма и перед всеми вами, жители Эпира и мои подданные, я называю эту женщину, Андромаху, дочь Фиванского царя, моей супругой и царицей Эпира. Астианакса, её сына от первого брака, я нарекаю отныне моим наследником, независимо от того, сколько будет у нас ещё детей. До вступления его в возраст мужчины мою власть наследует моя жена. Клянусь, что так будет, и беру всех вас, моих подданных, и всех богов Олимпа в свидетели, что слово моё свято и нерушимо!

— Да будет так! Боги слышали! — воскликнул жрец.

Толпа зашумела. Жрецы с двух сторон взяли Андромаху за руки и повели по широкому кругу, чтобы все стоявшие в храме люди могли увидеть вблизи и запомнить лицо своей царицы.

И в эти мгновения, в те недолгие мгновения, когда Неоптолем остался один возле пылающего жертвенника, от толпы с разных сторон неожиданно и стремительно отделились человек пятнадцать в широких плащах. Внезапно плотно обступив юношу, они откинули плащи, и, отражая яркое пламя, не менее ярко сверкнули лезвия мечей.

— Умри, царь! — взвился чей-то полусорванный голос.

Первых двоих бросившихся на него убийц Неоптолем отшвырнул почти непроизвольно, ещё не осознав, что произошло, просто вдруг увидав перед собою искажённые бледные лица и оскаленные рты. Один из двоих успел полоснуть мечом его руку, но лишь рассёк кожу, так и не сумев ударить. Однако сзади кто-то с силой нанёс удар в спину, потом друг ой вонзил меч в бок царю.

Резкий, дикий крик, вырвавшийся у Неоптолема, отразился воплем ужаса в толпе. Кто-то бросился к выходу, кто-то шарахнулся назад, давя и опрокидывая стоявших за ним. В храме все были безоружны, и никто не подумал броситься на вооружённых убийц.

Неоптолем почти вслепую ударил кулаком одного, второго, кого-то отбросил пинком ноги в живот. Но они были кругом, и у них были мечи. Царь почти сразу попытался перехвати руку ближайшего из убийц вырвать его оружие, но не смог: рука воина была продета в кожаную петлю, прикреплённую к рукояти. Их было слишком много, они даже мешали друг другу и, быть может, из-за этого не сумели сразу нанести царю смертельных ран. Он дрался отчаянно, неистово, уже весь залитый кровью, понимая, что погибает.

Его взгляд скользнул к жертвеннику. Он вспомнил о жертвенном ноже жреца. Но ножа не было — кто-то из убийц догадался убрать его...

— Оружие! — во всю силу, страшным, хрипящим голосом выкрикнул царь. — Кто-нибудь... если кто-то здесь мне верен — какое-нибудь оружие! Дайте мне оружие!

И в этот миг Андромаха, оттолкнув вцепившегося в её руку ошеломлённого ужасом жреца, подбежала к алтарю.

— Неоптолем! Лови!

Её звонкий голос перекрыл вопли толпы и нестройные крики убийц. Кинжал, который она выхватила из привязанных к бедру ножен, блеснул в воздухе и полетел над их головами. Неоптолем, который был почти на голову выше большинства нападавших, вскинув окровавленную руку, подхватил нож на лету и в то же мгновение один из убийц упал, поражённый в сердце. Следующим движением Неоптолем перерезал ремённую петлю и поднял меч убитого.

— Вот так! И так! — ревел юноша, нанося удары направо и налево, уже не чувствуя боли от всё новых и новых ран.

Андромаха смотрела и понимала, что сейчас убийцы добьют царя. Он убьёт их много, но не сумеет убить всех — они напали слишком неожиданно... Вблизи не было Пандиона, не было никого из воинов — они все охраняли храм снаружи, а находившаяся внутри толпа была в полной растерянности. И тут молодая женщина вспомнила светлую тень, что проводила их с Неоптолемом почти до самых ступеней храма и отступила, лишь повинуясь её резкому окрику. Её верный пёс — он шёл за ними, будто чуя беду.

— Тарк! — закричала она что есть силы. — Тарк, на помощь! Сюда, Тарк, ко мне!

Ей и в голову не пришло, что она кощунствует, призывая пса под своды храма, да и о каком кощунстве можно было думать там, где у священного алтаря совершалось убийство?

Гигантский пёс, мелькнув золотой молнией, пронёсся мимо кричащей в ужасе толпы, подлетел к Андромахе и тут же, повинуясь уже не голосу, а взгляду и движению руки, кинулся сзади на убийц. Он сразу прыгнул на спину одному из них, и тот, едва успев вскрикнуть, упал с перекушенной шеей. Ещё прыжок, и ещё одно тело рухнуло в корчах на белые мраморные плиты.

В то же время кинжал Неоптолема поверг ещё одного врага, потом второго, третьего...

И тогда они поняли, что будут убиты все. Смятенный крик «Бежим!» потонул в визге и вое, и уцелевшие, выставив перед собою мечи, бросились к выходу из храма. Тарк успел настичь двоих, и оба остались в осквернённом ими святилище. От входа пёс повернул, не решаясь покинуть свою хозяйку.

Неоптолем тоже рванулся за убийцами и сумел заколоть ещё одного из них посреди зала. Наружу выскочили только пятеро из шестнадцати и, кинулись прочь, пользуясь тем, что растерявшаяся охрана, не поняв сразу, что произошло, устремилась в храм, а не за ними.

Юный царь Эпира, весь залитый кровью, отшвырнул от себя труп врага и поверился, ища взглядом остальных. Их не было, да и он уже почти ничего не видел. Багровый туман застилал ему глаза. Он ещё пытался удержаться на ногах, выронив кинжал, хватаясь за воздух и глухо хрипя, потом упал навзничь. По телу пробегали судороги, он бился на мраморном полу, и красные ручейки растекались, заполняя щели между плитами и окружая юношу сетью кровавых квадратов.

Вопли толпы вдруг умолкли. Только несколько надрывных женских рыданий ещё раздавались, нарушая страшную тишину.

— Неоптолем! — закричала Андромаха, подбегая и падая на колени возле юноши. — Неоптолем, ты видишь, ты слышишь меня?!

— Вижу.

Он смотрел на неё расширенными, совершенно чёрными глазами: непомерно увеличенные от боли зрачки поглотили их настоящий цвет.

— За-чем... Зачем ты пришла в храм с кинжалом?

Он пытался взять её за руку, но судорога сводила пальцы, они скользили по плечу женщины, срывались, цеплялись за складки её хитона.

— Я не думала ни о чём дурном... Я...

— Я знаю, — он хотел засмеяться, но с хрипом и кашлем изо рта вырвались тёмные сгустки крови, и он едва не захлебнулся, однако продолжал говорить. — Я знаю, ты не меня хотела... ты себя... чтобы не изменять, чтобы оставить всё сыну... и остаться... остаться с Гектором... Вот... ты победила! Я умираю, ты — царица, твой сын — наследник... и ты не изменила...