– Ты что, назвал меня вором? – прорычал он сквозь зубы страшным голосом.

– Тот, кто крадет, – вор. – Дэви говорил бесстрастно и механически, как будто повторяя чужие слова.

Кулак Браконьера застыл у его лица. Казалось, он был готов убить Дэви. Никто не шелохнулся. Джейк затаил дыхание.

– Браконьер? – Марта окликнула его спокойно и тихо, но в ее голосе зазвенели стальные нотки. Джейк обрадовался, что она обращалась не к нему.

Браконьер отпустил Дэви, как будто стряхнув грязь с куртки, и мальчик упал на землю.

– Не лезь ко мне со своим Богом, – сказал он. – Он не видит, что тут творится.

Забрав свою порцию, он отошел в сторону и принялся есть.

– Ого! Что это было? – спросил Джейк.

– С Дэви такое случается, – пояснил Олли. – Он не может сдержаться. Как будто взорвется от напряжения, если не выговорится.

– А что с Браконьером и Мартой?

– Отца Браконьера посадили в тюрьму за воровство. Но он украл деньги, а не наггетсы. Браконьер утверждает, что у отца не было выхода: он пытался прокормить семью. Но в результате Браконьер оказался в Академии.

– А что стало с матерью?

– Не знаю. Он говорит, что рос без матери. Но у него была старшая сестра. Ее отправили работать на поля. Браконьер говорит, что у нее была астма и она не могла обходиться без специальной маски.

– И?

– Поля обрабатывают пестицидами. Если ты астматик, тебе придется нелегко. Хуже всего – попасть на крытые пластиком поля. Что с ней и произошло. Вскоре она пропала без вести. Браконьер не смог ее найти и уверен, что она умерла.

– Наверное, он очень зол, – Джейк не знал, что ответить.

– Да. И готов убить всю Коалицию.

– А что с Мартой? Она такая спокойная, но…

– Но ты ее побаиваешься, правда? – перебил его Олли. – Она заботится о Дэви. Так что, если обидишь его, придется иметь дело с ней.

Следующую ночь они провели в церкви. На ужин у них были перезрелые фрукты и остатки фастфуда, которые они нашли в урнах за супермаркетом и китайским рестораном. В церкви места были отгорожены друг от друга деревянными панелями[11].

– Такое редко встретишь, – заявила Марта. – Это очень старая церковь.

Разложив еду на надгробной плите, она разделила порции между ребятами.

Ласточка отсела от остальных и стала кормить Кэсс. Но малышка капризничала, отказывалась от еды и в конце концов свернулась калачиком на твердой деревянной скамейке.

«Этого не хватит ни телу, ни духу», – подумал Джейк. Так часто говорила мама, когда он отказывался есть.

После ужина Дэви зачем-то поднялся на кафедру, стянул шапку, раскрыл Библию и зашелестел страницами. Он смахнул волосы со лба и начал читать.

– Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне[12].

От его тихого, почти шепчущего голоса по спине Джейка пробежал мороз.

Дэви открыл другую страницу и продолжил:

– Утомляются и юноши и ослабевают, и молодые люди падают[13].

– Замолчи сейчас же! – Ласточка вскочила на ноги.

Но Марта опередила ее: взлетев на кафедру, она схватила Дэви за шиворот и потянула к выходу.

– Зачем он это сделал? – прошептал Джейк. – Он же знал, что она разозлится.

– Он не сдержался, – ответил Олли. – Но он прав. Кэсс становится хуже с каждым днем.

Марта и Дэви вернулись. Дэви подошел к Ласточке и что-то сказал. После недолгих раздумий девушка примирительно кивнула и пожала ему руку.

Каждый спал в отдельном ряду. Джейк лежал на скамье, прижав руки к бокам. Вдоль стенок висели подушки – Марта сказала, что прихожане клали их на пол, когда молились на коленях, – и Джейк подложил одну из них под голову. Джет свернулся у его ног, и, закрыв глаза, мальчик представил, что лежит дома в постели. Ночью он проснулся и испугался прикосновения к лицу собственной холодной руки.

Еще одну ночь они провели на заброшенной конюшне на окраине поля. Сорняки и крапива доходили им до головы. Они спали валетом, тесно прижавшись друг к другу, как сельди в бочке.

Наутро Браконьер принес в капюшоне своей парки целую гору яиц.

– Они совсем свежие, – сказал он. – Пейте, и уходим. Я взял слишком много, фермер скоро заметит пропажу.

Теплые сырые яйца скользнули в желудок Джейка мягко, словно бархат.

– Теперь очередь пса, – сказал Браконьер и разбил пару яиц в подставленные Джейком ладони.

Только Кэсс отказалась от трапезы, насупившись и стиснув зубы. Ласточка крепко держала ее в руках.

– Тебе надо поесть, – повторяла она.

Девочка ерзала и вырывалась, в ее волосах торчала солома. Ласточка заставила ее открыть рот и разбила яйца. Кэсс не проронила ни звука. Но лучше бы она заплакала, подумалось Джейку.

По ночам Джейку снова и снова снилась мама. Она была рядом. Он мог видеть ее. Мог слышать. Она звала его, взъерошивала волосы или крепко прижимала к груди, пока он не начинал вырываться. Но потом он просыпался – наступала пора дежурить или кто-то кричал во сне, – и образ исчезал. Ему хотелось кричать от обиды и злости, как будто мама вырывалась из объятий, ускользала от него и он никак не мог ее удержать.

Он считал дни, каждое утро делая новую насечку на палке, которую подобрал в первый день в отряде: двенадцатый день, тринадцатый… Ботинки натерли ему ноги, и на пятках то и дело образовывались мозоли. Он стал прихрамывать, и по вечерам Марта накладывала ему пластыри. Джейку нравилось смотреть, как она работает. На вид Марте было столько же лет, что и Ласточке. Но если та, немногословная, в военных сапогах, была строгой и жесткой, Марта казалась мягкой и добродушной. Она никогда не повышала голос, даже если злилась, а когда улыбалась, на щеках у нее появлялись ямочки. Свои длинные вьющиеся темные волосы она убирала за уши – как его мама.

– Скоро мы отдохнем, – говорила она. – И тогда твои мозоли заживут.

– Зачем нам отдыхать? – спросил Джейк.

Он не хотел останавливаться и отдыхать. Он был готов идти до самой Шотландии. Там он встретит дедушку с бабушкой, будет спать в собственной кровати, а на полу будет лежать Джет.