в черно-белый фильм и заполненным адом на земле. По крайней мере, так сказала бы бабушка – а она чуткая на подобные вещи. Ад на земле.

– Ад на земле, – пробормотал Юра, в который раз от нервов поправляя очки.

– Что говоришь?..

– Ничего, Саш, ничего. Но мне так описывали мир без коммунизма, а бабушка – с коммунизмом. Оказалось, коммунизм тут не при чем – это мир всего лишь без одной пионерки.

Тогда Тарасов оторвался от них всех, подошел к вожатым и получил самое сложное задание. Искал там, куда цепочка не заглядывала, потом приходил и говорил, что никого не нашел. Искал снова и снова, кричал, иногда слыша в своем голосе непривычную хрипотцу, и честно вслушивался до звона в ушах, надеясь услышать ответ. И ничего, конечно, не слышал.

Казалось, Света просто испарилась, перестала существовать. Не одному Тарасову – все остальные уже так чувствовали. Им дали перерыв на обед, и обед прошел торопливо, тихо, безвкусно. Потом поиски продолжили.

Оксана держалась поближе к Марине и Юрке, потому что Ренат чем дальше, тем страннее прислушивался к безнадежной тишине, а Саши и след простыл, едва вожатая высказала свое одобрение. Было слышно только одно и то же: «Света!», «Света, аууу!», «Макарова!..», «Светка, ты чеее?!» – и опять по новой. Без конца.

Потом по земле застучали тяжелые капли дождя, и холодная вода окатила пионеров душем с небес. За несколько минут дождь уже превратился в ливень, за стеной которого можно было спрятать дивизию танков. Поиски не прекращали.

И вдруг откуда-то с пустыря, оттуда, где, как знали избранные, пролегала их тайная легкая тропа, раздался мальчишеский крик.

– Что он говорит? – встрепенулись вокруг. Слова разбирались с трудом.

А кричал он, задыхаясь, срывая голос и заботясь только о том, чтобы перекричать водопады летящей воды, вот что:

– Света нашлась! Света! Она нашлась! Я ее нашел! Макарова! Света на пляже!

И вдруг все смешалось, все бросились туда, к морю, к найденной пионерке, скорее и скорее. Что с ней? Как она? Откуда взялась на диком пляже?

Тарасов упал на песок и сам, когда те, кто бежал за ним, увидели треплющееся на ветру мокрое девичье платье и устремились к ней. С Сашки вода текла ручьями. К нему бросилась только Оксана, оказавшаяся рядом – и в суматохе это вряд ли заметил хоть кто-нибудь. Как и слишком мокрую одежду Тарасова, и какие-то потрепанные волнами щепки, застрявшие в него в волосах.

В такую непогоду песок уже не хранил следов, и невозможно было понять, откуда Макарова пришла на этот пляж. Но сейчас было важно другое – Света, трясущаяся от холода, от голода и от пережитого шока, почти без сознания, вымотанная до предела поглотила всеобщее внимание до последней капли.

Ее тут же унесли, и позаботились о ней, конечно, как нужно. Это умели делать на пионерской базе. Самих ребят к ней тут же перестали допускать – медсестры и администрация заняли партер.

Всех – а это взаправду были все старшие отряды – тоже отправили греться, переодеваться, мыться в горячей воде и вопреки расписанию и правилам пить по комнатам горячий чай. Из столовой кто-то принес два ящика булочек и раздавал всем, кто того хотел. Можно было выдыхать.

Пока по крыше корпусов колотили злые капли воды, кипели чайники и из рук в руки передавали сладкие липкие булочки, под срезом шифера, на самом крае сухого крыльца сидели пятеро пионеров. Марина, Юра и Ренат – рядком, на ступеньках. Тарасов лежал прямо на досках, завернувшись в сдернутое с кровати одеяло и отчаянно стараясь не стучать зубами. Окс оседлала перила, как самая легкая и маленькая. Буря бушевала в десятке сантиметров от них.

Они молчали.

Потом Ренат встал, невесело отсалютовал остальным и спустился по ступенькам прямо в дождь. Поежился, когда его словно из душа окатило, но обернулся с ухмылкой, открывающей зубы, и ушел. Остальные знали – покурит и вернется, ничего ему не будет. Ренат как Ренат.

Марина поднялась тоже, но в противоположность мальчишке повернулась к ливню спиной. Аккуратно, как канатоходец, перешагнула дремлющего Тарасова – и вдруг стало видно, что колени у нее дрожат.

– Я пойду, выпью чаю, – сказала она чужим голосом.

Оксана спрыгнула с перил и подошла к подруге, чтобы обнять ее. Секунд через пятнадцать хлопнула дверь корпуса.

Окс, оглядевшись, не заметила ни одной живой души вокруг, кроме них троих (если Тарасов еще мог считаться живой душой, распластанный на полу и укутанный одеялом, как гусеница или матрасы на верхних полках поездов). Отчего-то так было уютно. Очень уютно.

      Она подсела к другу и вдруг заметила, может быть, впервые, что есть в тишине не только скука, но и равновесие сердца.

Громыхнул гром, сверкнула где-то над морем молния. Может, она ударила как раз в их остров?..

– Зачем она поплыла за нами? – спросил Юра ровно. Казалось, ему было совсем неинтересно, но что-то подсказывало, что это вовсе не так.

С минуту Окс молчала, прежде чем что-то сказать.

– Ему, – она кивнула наконец на матрасного Тараскина за их спинами и невольно даже улыбнулась, – лучше знать.

– А мы? – тут же, словно ждал возможности сказать это долгие годы, выпалил Юра. – Ты осознаешь, что мы – точь в точь как тысячи других таких же Юр и Оксан? Гагарин полетел в космос в шестьдесят первом. Папе было десять. Конечно, меня он потом назвал Юрой! Как назвали и половину страны… Зачем нам вообще этот остров и эти игрушки? Света еще не в сознании даже, потому что мы заигрались.

Окс высунула руку ладонью к верху под дождь.

– А ты осознаешь, что ты, может быть, единственный Юра, который видел этот остров? И один из пяти человек, кто знает, че это за остров на самом деле? Во всем огромном союзе – больше никто. Осознаешь? И Света не в счет. Она вообще сама виновата – как можно так переть, ничего не продумывая и не готовясь? Одной!.. – девочка говорила уже не столько с Юрой, сколько с самой собой, она сыпала логикой и здравым смыслом, успокаивая саму себя, свою дрожащую и залитую водой руку и свое колотящееся безумно сердце.

Юра не смотрел на нее и не отвечал. Осторожно положил руку ей на плечо, приобняв, и Окс молча была ему благодарна.

Так их и нашел Ренат – еще более мокрый, из-за прилипшей одежды худющий, замерзший и злой. Тарасов заворчал, скомкал и бросил ему свое одеяло, едва не промахнувшись со сна и не закинув имущество