5) расстройства.

Более сложные феномены, такие как любовь, операционализировать не так-то просто. Во всяком случае, существует большая опасность, что операционализация феномена любви окажется чрезвычайно поверхностной, как, например, когда количественное измерение любви основывается на определении частоты поцелуев или времени, в течение которого влюбленная парочка «держится за руки».

При этом ясно, что интроспективная сторона феномена любви учитывается совершенно недостаточно. Но большинство эмпирических социальных исследований или изысканий в области экспериментальной психологии строится именно по этому образцу. В них точно описываются наблюдаемые способы поведения и, по возможности, проводятся количественные подсчеты и запись на пленку. В итоге возникает большой объем разнообразной информации, которую можно обрабатывать статистически и которая отражается в бесчисленных дипломных работах, диссертациях и монографиях. Эти данные позволяют выявить общие закономерности. Тем самым, ожидаемое в соответствии со здравым смыслом поведение выражается в научных категориях.

Прежде чем мы перейдем к обсуждению психоанализа, необходимо упомянуть третье научное направление, наряду с эмпирическими науками, часто осуждаемыми за их позитивизм, с одной стороны, и гуманитарными науками – с другой. Это критическая теория Франкфуртской школы, связанная с именами Адорно, Хоркхаймера и Хабермаса. Эти авторы не ограничиваются нейтральным сбором данных, а понимают научные исследования как просвещение и как критику господствующих общественных отношений. Как феноменология и герменевтика, психоанализ также пытается всесторонне и обоснованно объяснять индивидуальные события, но при этом критично относится к социуму, всегда стремясь учитывать общество как целое и его воздействие на человеческую жизнь. Тем самым критическая теория считает себя равноправной (наряду с естественной и гуманитарной) третьей наукой, которая совершенно в духе просвещения не только анализирует и выявляет смысл ставших уже историей отношений, но и критикует их, и проверяет, действительно ли субъекты становятся свободнее в том, что они делают, и освобождаются ли они от насилия и излишней опеки, или же все ограничивается лишь накоплением знаний без критической проверки, причем это касается не только внутреннего мира души, но, прежде всего, внешнего мира социальных структур в контексте отношений власти и господства (Horkheimer & Adorno, 1947).

Если мы рассмотрим психоанализ с научно-теоретической точки зрения, как бы снаружи, нам не так-то легко будет определить его место среди различных научных систем. Иногда складывается впечатление, что психоанализ похож на хамелеона, переливающегося всеми цветами радуги.

Психоанализ можно отнести к естественным наукам, как это делает психоаналитик Хартманн (Hartmann, 1927), если считать психоаналитические положения, например, «вытеснение бессознательного содержания является причиной невроза» или «ликвидация вытеснения с помощью психоанализа устраняет невроз», общими закономерностями – общепринятыми психологическими закономерностями, как их описывает академическая психология. Правда, психоанализу не поздоровится, если применить к нему критерии академической психологии, как это сделал, например, Адольф Грюнбаум, специалист в области философии науки (Grünbaum, 1988).

Но психоанализ с тем же успехом можно считать идиографической наукой, не допускающей обобщений, ссылаясь на то, что любой отдельно взятый анализ человека – это уникальное, неповторимое событие. Так, например, французский философ Рикёр (Ricœur, 1969) в книге «Интерпретация. Этюд о Фрейде» относит психоанализ исключительно к герменевтическим наукам. Другие, например Лоренцер (Lorenzer, 1974), считают психоанализ «критически-герменевтической опытной наукой», правда, понимая при этом опыт не как в естественных науках, а как опыт, получаемый в переживаниях, о которых можно судить лишь по косвенным показателям. В этом смысле здесь корректнее было бы говорить о «науке о переживаниях». В более поздних публикациях Лоренцер (Lorenzer, 1984, S. 199) ясно говорит об «анализе переживаний».

Психоанализу можно дать такое определение: это самостоятельная научная дисциплина, располагающая специфическим методом исследования, универсальной теорией, учением о болезнях, техникой лечения и, наконец, теорией личности (Loch, 1999). Согласно этому определению, психоанализ является глубинной психологией (Freud, 1924f, S. 422), поскольку в его задачи входит доказательство существования и исследование бессознательного. В качестве исследовательского метода психоанализ представляет собой «объективный инструмент, примерно такой, как дифференциальное и интегральное исчисления» (Freud, 1927с, S. 360) и позволяет исследовать бессознательное содержание невротических, психосоматических и психотических симптомов, которые затем могут выявляться, изучаться и интерпретироваться в психоаналитической теории болезней. Как общая теория, психоанализ является менталистической теорией. Как частная теория, он исследует психическую жизнь людей с метапсихологической точки зрения:

• с динамической точки зрения психоанализ исследует взаимодействие аффектов, влечений, мотиваций, а также бессознательных конфликтов;

• экономический аспект, при зарождении психоанализа описанный как количественный энергетический фактор, в современных концепциях направлен на изучение количественных и качественных компонентов аффектов и представлений (в смысле репрезентантов влечений);

• структурный подход применяется для исследования элементов структуры человеческой психики, Оно, Я и Сверх-Я, а также определения специфических функций этих элементов;

• в генетическом аспекте рассматривается история развития психических энергий и структур.

С 1960-х годов многие теоретики психоанализа выступали с предложениями по его расширению и дифференциации с учетом метапсихологии (Mertens, 1981, 1992). Причем критики классической метапсихологии выступали прежде всего против экономической точки зрения как редукционистской и механистической («гидраврика души»); они считали, что в этом психоанализ полностью остается на позициях естественных наук XIX в., придерживаясь сциентизма (Habermas, 1968; Lorenzer, 1974) и оставаясь во власти механистического, биологического «самообмана». Эти критики также считали, что такая заимствованная из естественных наук модель, выражаемая формулой «Причина – действие некоей силы – следствие», не соответствует сложной природе психической жизни человека. Некоторые предлагали, чтобы психоанализ последовательно развивался и превращался скорее в герменевтическую или нарративную научную дисциплину («язык действий»: Schafer, 1983; Spence, 1983, 1993) или хотя бы заменил экономическую точку зрения на мотивационный подход. Еще одна группа, прежде всего североамериканские психоаналитики, напротив, выступили за обоснование психоанализа с позиций теории систем (Петерфройнд, Рубинштейн, Розенблатт), чтобы открыть его для использования данных неврологии, биологии, физики, медицины и психологии, а также переформулировать основные психоаналитические понятия, такие как либидо, энергетическая нагруженность, символизация и бессознательное с учетом достижений нейробиологии (Deneke, 1999). В то же время складывается впечатление, что очень многие разделяют необходимость сохранения структурного, топологического, генетического и динамического подходов (Schmidt-Hellerau, 1993). Психоанализу нужна «своя собственная принципиальная теоретическая точка зрения», так как «без метапсихологического фундамента он имеет очень мало шансов на участие в обсуждении междисциплинарных и трансдисциплинарных подходов» (Mertens, 2007, S. 121). Так, не раз указывалось, что критика метапсихологии сама попалась на удочку неверного, конкретистического (конкретного, материального, физического) понимания, так как и Фрейд, и его последователи использовали физические и биологические модели, скорее, в качестве метафор, чем в их буквальном значении (Buchholz, 1993).