Если проверять психоанализ по вышеупомянутой схеме Хемпеля – Оппенгейма, то он должен быть в состоянии не только давать ретроспективные объяснения, но и делать прогнозы, которые впоследствии можно будет проверить. По-видимому, в отличие от теории бихевиоризма, психоанализ невозможно эмпирически проверить с помощью подобного научно-теоретического критерия, поэтому психоанализ следует отнести, скорее, к искусству интерпретации или герменевтическим методам. Но каким образом можно проверить психоаналитические интерпретации? Зоммер (1987) указал три критерия такой проверки:

• критерий соответствия: содержание сознания и его вербальное описание должны соответствовать друг другу;

• критерий когерентности (связности): интерпретация должна быть когерентной сама по себе;

• критерий практики: интерпретация должна подтверждаться жизненной практикой.

Кроме того, наряду с монологической проверкой интерпретации инсайтом пациента («Ага, все так и есть, у меня сейчас словно пелена с глаз упала») существует еще и диалогическая проверка, состоящая в том, что партнеры по диалогу, проводящие исследование, приходят к одной и той же интерпретации, т. е. к консенсусу (критерий согласия).

Можно сказать и так: психоанализ – это и естественная, и гуманитарная наука. Любая односторонность была бы для него пагубной. Односторонняя естественно-научная ориентация привела бы к игнорированию субъективной стороны человеческого существования и эмоциональной жизни человека. Однако следует признать, что возможны и каузальные объяснения, например, когда говорят, что вытеснение произошло потому, что если бы некое переживание оставалось осознанным, это было бы настолько мучительно для сознания, что его невозможно было бы долго выдержать. Тем самым, при всем предубеждении против каузального мышления, мы обнаруживаем причинную связь между вытеснением и появлением невротического симптома по логической схеме «когда – тогда»: «Когда состояние сознания становится для Я таким невыносимым, тогда мысль вытесняется» (пусть ценой возникновения невротического симптома). Другие примеры предложений, составленных по образцу «когда – тогда»: «Когда меня покидает значимый для меня человек, тогда я огорчаюсь» или «Когда меня преследуют, тогда я обращаюсь в бегство».

Правда, более сложные психические соотношения не всегда так легко вписываются в причинные взаимосвязи, характерные для линейного мышления по схеме причина – следствие. Здесь мы, соглашаясь с Грегори Бэйтсоном (Bateson, 1972), имеем дело, скорее, с циркулярным мышлением, которое может двигаться в нескольких системах, способных, в свою очередь, пересекаться. Как же можно разрешить эту дилемму? Ответ таков: на психоаналитических сеансах мы работаем главным образом герменевтически, а между ними, как бы вне собственно психоаналитической процедуры, думая каузально, время от времени задаемся вопросом, каким образом герменевтически понятые феномены причинно следуют друг за другом или связаны между собой. Таким образом, на сеансах мы внимательно слушаем пациента и стараемся понять смысл того, что он говорит; причем понимание обстоятельств дела анализандом и аналитиком в каждом случае уникально и в принципе незавершенно. Кроме того, между сеансами мы пытаемся более отстраненно применить к рассматриваемому случаю универсальные правила. Например, мы привлекаем психоаналитическую теорию возникновения невроза навязчивых состояний (регрессия на анально-садистскую стадию) и таким образом пытаемся объяснить симптомы навязчивости у анализанда по схеме «когда – тогда».

В данной книге мы выступаем за открытость психоанализа по отношению ко всем смежным наукам. По описаниям психоаналитиков, а еще лучше по сообщениям анализандов о своих переживаниях всегда можно догадаться, как действительно проводится психоаналитическая сессия. При этом бросаются в глаза большие различия. Например, Фрейд в своих технических статьях советовал вести себя как зеркало, отражая только то, что исходит от пациента. Зато сообщения более ранних анализандов Фрейда говорят совсем о другом. По их рассказам, Фрейд был очень человечным, сердечным и добрым. Да и современные психоаналитики, видимо, ведут себя так же. А то, что они пишут, вероятно, не всегда соответствует тому, что они в действительности делают. Глубокомысленные философские исследования, такие как публикации Адольфа Грюнбаума (Grünbaum, 1988), где, основываясь на сочинениях Фрейда, средствами философской логики с научно-теоретической точки зрения оценивают психоаналитическую теорию и метод психоанализа, неизбежно приходят к выводам, не соответствующим действительному положению вещей.

Ничего хорошего не получится, если психоаналитики будут общаться только на заседаниях своих собственных профессиональных ассоциаций, почти как в эзотерических кружках, лелея и развивая фрейдовский психоанализ и отгораживаясь от других наук. Для психоанализа настало время открытого общения с другими науками. Конечно, это отнюдь не означает, что ради взаимопонимания необходимо отказаться от основополагающих психоаналитических установок.

Таблица 2. Что такое психоанализ? Определения, данные разными авторами

Влияние других наук может пойти на пользу психоанализу. Просто используемые методы должны быть с научно-теоретической точки зрения адекватны исследуемому предмету, т. е. подходящими. Так, например, лингвистические и социально-экономические методы, а также подходы с позиции теории коммуникаций могут обнаруживать «латентные смысловые структуры» (Oevermann, 1993) или «латентные речевые структуры» (Keseling & Wrobel, 1983). С помощью определенных психологических тестов можно учитывать изменения, происходящие с пациентами по ходу психоаналитического лечения. Если благодаря подобным исследованиям и их результатам психоанализ станет более понятным и доступным представителям других наук, то это не опасность, а, скорее, шанс внести вклад в демифологизацию психоанализа и лучше интегрировать его в «ландшафт» наук. Чтобы эффективно использовать этот шанс, психоаналитикам нужно еще более открыто информировать научный мир о том, каким образом они получают и интерпретируют свои данные, а также о том, каким образом возникли их интерпретации (Leuzinger-Bohleber & Stuhr, 1997; Leuzinger-Bohleber, Deserno & Hau, 2004).

За последние 10–15 лет психоанализ стал гораздо более открыто и конструктивно вести критическую полемику с другими науками. Сегодня психоаналитики принимают вызов смежных наук, ведя с ними критический диалог и представляя свои теории, результаты лечения, методы и технику. Об этом свидетельствуют эмпирические исследования психотерапии (см. главу VIII), исследования сновидений (см. главу V), теория и техника лечения отдельных картин болезни (см. главы VII и IX), теория познания (споры с философскими течениями модернизма и постмодернизма), психология развития, опирающаяся на исследования младенцев и маленьких детей (см. главу IV). Традиционно существует интенсивный междисциплинарный обмен с литературоведением (сборники статей «Freiburger Literaturpsychologische Gespräche», с 1981 года и далее; Pfeiffer, 1989) и лингвистикой (Flader et al., 1982; Ehlich et al., 1990), с философией языка, а в последнее время также и с психологией аффектов и когнитивистикой (Krause, 1983; Koukkou et al., 1998), с криминальной психологией, судебной психологией и психиатрией (Beier, 1995). Развитие нейробиологии привело к дискуссии о конвергенции и дивергенции психоаналитических и нейробиологических данных (Damasio, 1999; Westen & Gabbard, 2002; Bentel et al., 2003; Schore, 2005).