Улица Йомас почти не изменилась. И здесь никуда не исчез запах расплавленной солнцем сосновой смолы, хвои, влажного песка и заключительным аккордом – запах моря. Все это смешивалось в причудливый аромат, свойственный только этой улице, только этим местам и только ее, Анны, детству.

Анна на мгновение остановилась, зачем-то прочитала меню ближайшего кафе и потом, даже не заглядывая в бумажку, которую ей вручили в туристическом агентстве, решительно направилась в один из переулков. Там, в самом его конце, на высокой дюне располагался отель.

Когда-то здесь было множество таких домов. Деревянные, с волнообразными переплетами окон, разноцветными стеклами, с башенками, замысловатыми крылечками и накладным декором на фасадах, они сочетали сразу несколько архитектурных стилей. Анна помнила, что в ее детстве и юности, которые пришлись на начало шестидесятых и середину семидесятых, все построенное бережно сохранялось. А если и ремонтировалось, то вплоть до реечек, которыми подчеркивались окна, повторялось и воспроизводилось в точности. И сейчас, пока она шла мимо дач, ей было приятно узнавать все то, что когда-то окружало ее. «Это невероятно! Словно не прошло столько лет, словно не уезжала я отсюда!» – подумала Анна, открывая тяжелую дверь отеля.

«О нет, уезжала. И приехала совсем другой». В полумраке холла она разглядела себя в зеркале, и те тридцать три года, которые пролегли между «тогда» и «сейчас», избавили ее от иллюзий.

– Добрый день, слушаю. – Девушка в форменной белой блузке и в галстуке с национальным орнаментом была строга.

– Вот. Я к вам отдохнуть. – Анна выложила все свои бумаги и добавила уже по-латышски: – Надеюсь, с погодой мне повезет.

От строгости администратора не осталось и следа.

– Если хотите, мы можем и по-русски, и по-английски разговаривать, – заулыбавшись, предложила она.

– А давайте по-латышски? Мне хочется понять, насколько хорошо я помню язык, – в свою очередь предложила Анна.

– Конечно, как вам удобно, – снова улыбнулась собеседница и добавила: – Был забронирован номер, окна которого выходят в лес. Но я сейчас его поменяю. На более удобный. Только сегодня освободили и уже успели убрать.

– Спасибо вам.

Окна комнаты выходили на море. Виднелись узкие тени сосен, кусты, утонувшие корнями в белом песке, дощатая дорожка и фигурки людей, перемещавшиеся по берегу, словно плоские цели тира. Анна решительно открыла окно, впустила в комнату шум прибоя и затем, вытащив из чемодана только лишь ветровку, вышла из номера. Все остальное могло подождать. Только море и эта твердая темная песчаная полоса, на которую кружевом падали плоские волны, – только это ждать не могло. Анна миновала пляж, подошла к воде и провела ладонью по пенному краю. Край тут же выскользнул из-под руки, юркнул назад в море, а Анну захлестнуло смятение. Такое, что вдруг заболело в носу и в груди одновременно. «Я сейчас разрыдаюсь. Истеричка чертова», – подумала она, все так же сидя на корточках у воды. Но мимо шли люди, катились велосипедисты, мороженщик вез свою тележку, и никто на нее не обращал внимания. Тогда Анна выковыряла из тугого песка ракушку, зажала ее в ладони, поднялась и села на ближайшую скамейку. Этот первый вечер она провела здесь – наблюдая, как заходящее солнце дразнит бликами море.

«Ну, ясно! – Анна открыла глаза и внимательно посмотрела на уголок неба, – то есть совсем ясно. Ни облачка. А ночью лило! И гроза была». Ночью действительно лило. И была гроза, и гудели сосны, и шумело море. И за окном было черным-черно. Анну испугал треск молний – она долго лежала без сна, прислушивалась к безобразию за окном и строила планы. У нее много времени – так всегда кажется в начале отпуска. Но и дел у нее немало. Надо бы навестить старый дом в Риге, где они жили. Надо обязательно пройти мимо школы, которая стояла на краю Бастионного парка. Надо было бы обойти магазинчики, куда ее в детстве посылали за хлебом и молоком. Парки, бульвары, кинотеатры – столько всяких городских мест, с которыми связано прошлое. И пусть это звучит смешно: «Здесь я когда-то потеряла ключи от дома», на самом же деле за этой фразой целая история со слезами, паникой, гневом родителей и их же любовью. Анна, в обычной жизни не страдающая особой сентиментальностью, вдруг стала чуткой и восприимчивой. Ей хотелось хоть на некоторое время вернуть прошлое со всеми его деталями. «Ах, да еще та самая кондитерская! Там папа мне купил большую коробку мармелада, я его весь слопала и маялась прыщами. Мама меня не ругала, ругала папу, и мне было его очень жаль. Кажется, они тогда впервые при мне поссорились. В этой кондитерской мы с мамой всегда заказывали торты на праздники и покупали молотый кофе. Я обязательно должна туда зайти», – думала Анна. Хотя, казалось бы, что такого она увидит там? Что, кроме знакомого аромата, ее встретит в этом магазинчике? Но Анна отлично знала, что воспоминания, словно калейдоскоп, словно мозаика, словно сложный узор, всегда состоят из чего-то мелкого, из того, что сначала следует собирать по кусочкам и крупинкам, а потом сложить вместе. Пока за окном бушевал ночной дождь, она планировала охоту на эти мелочи. И, вообще, ей необходимо было в одиночестве, не отвлекаясь, пройтись по улицам города, который теперь превратился в сплошные воспоминания. Надо было съездить в Лиелупе, посмотреть дачу. Их бывшую дачу, где они много лет подряд жили с мая по октябрь, где собирались друзья родителей, где бабушка любила отдыхать под корявой сосной и читать скопившиеся за несколько дней газеты. Где когда-то жили ее, Анны, друзья. Их игры начались с «классиков» и закончились танцами в ресторане «Юрас перле». Анна вздохнула: она обязательно везде побывает, а вот друзей не увидит! Ни один из телефонов, которые хранились у нее в записной книжке, не ответил. Впрочем, тридцать с лишним лет – это и есть тридцать лет. Особенно удивляться тут нечему.

Так что этим ясным и солнечным утром Анна с тревогой выглядывала в окно – так не хотелось дождей, которые заставили бы переменить планы. Но небосвод был безмятежен, море казалось голубым лоскутом, прикрепленным к берегу. «Штиль!» – порадовалась Анна и, успокоившись, всецело отдалась выбору нарядов.

«Если уж отдыхать, то красиво! Мам, ты не в поход идешь. Нечего резиновые кроссовки брать!» – воскликнула в Москве дочь, увидев, что мать приготовила в дорогу. Наталья любила сокращать до минимума фразы, но Анна ее поняла. И, после минутного колебания, решила, что, действительно, и сапоги, и кроссовки – это многовато даже для балтийской погоды. Но дочка не утихомирилась. Она заставила Анну перемерить все вещи. Потом отобрала, на ее взгляд, лучшие, а потом заставила поехать в магазин и прикупить белые шорты, пару ярких футболок, летнее платье, жакет в морском стиле и босоножки на веревочной подошве.

– Это на один сезон! – в сомнении разглядывала босоножки Анна.

– И хорошо, – отвечала дочь, – и даже очень хорошо! Тебе вообще все надо одноразовое покупать, а то носишь потом несколько пятилеток.

Сейчас, распахнув гардероб, Анна порадовалась покупкам и тому, что взяла много нарядной одежды. Все вокруг было таким солнечным, таким праздным и даже бравурным, что хотелось быть модной, красивой и энергичной! Для первого своего появления в ресторане Анна выбрала вызывающе яркий наряд. «Ну пойдем. Пойдем покорять…» – рассеянно подумала она, глядя на свое отражение. Впрочем, покорять она никого не хотела. Она хотела, наконец-то вырвавшись от всех своих московских длительных забот, ощутить праздник.